Раиса Аронова - Ночные ведьмы

— Скажите, пожалуйста, как проехать на хутор Воровской?

— Не знаю. Тут их много всяких хуторов, — получаем короткий ответ.

В растерянности стоим на перекрестке.

Кто-то из шоферов подсказал, что это, может быть, тот, на который нужно ехать через Кавказскую.

Поехали. Трясемся, как и перед Ольгинской, по пыльной неровной дороге. Она капризно петляет, пересекается с другими, такими же проселочными дорогами, ставя нас иногда в тупик — куда сворачивать? Наконец справа увидели широкую пойму Кубани. Чувствую, что едем правильно. Вот дорога пошла прямо по-над обрывом. Потом поворот и… неужели наш Воровской?

У обочины стоит старая женщина с длинной вязанкой хвороста. Спрашиваем, что за поселок впереди.

— А это Воровской, — говорит она, делая ударение на первом слоге.

Сердце так и подскочило.

«Волга» двинулась дальше. Просто не верится, что мы опять в Воровском! Потихоньку едем вдоль длинного ряда домов, где когда-то стояли наши самолеты — хвостами прямо в палисадники.

И тут откуда-то с глубокого дна моей памяти всплыли один за другим и замелькали кадры из ленты прошлых дней.

…Вот мы прилетели в Воровской. Жительницы ведрами тащат нам прямо к самолетам абрикосы — спелые, сладкие. Я наслаждаюсь. Никогда еще ела абрикосы доотвала. Женщины довольны, что угощение пришлось по вкусу.

…Сижу на свернутых самолетных чехлах, одна. Солнце уже клонится к закату, а моей летчицы, Кати Пискаревой, все нет. Она с самого утра улетела по спецзаданию. Хочется верить, что с ней ничего не случилось, но тревога гложет, как червь, — уж очень часты случаи нападения вражеских истребителей на наши беззащитные ПО-2.

…А это кто в кадре? Что-то темно, ночь наверно. Опять мое лицо? Но почему сижу в передней кабине — я же пока еще штурман? Ах, да! Катя так и не прилетела, задержали в дивизии, а полк снимается по тревоге — вражеские танки подходят к аэродрому. Мне поручили перегнать другой самолет — его некому поднять в воздух. И чего волнуюсь? Ведь мой полет в качестве летчика не состоится! В самый последний момент на связном самолете привезли одну нашу летчицу — она осталась «безлошадной», немец поджег ее самолет. И вот я опять во второй кабине вместе с Таней Алексеевой, старшим техником эскадрильи.

Взлетели…

…Следующий кадр не документальный, кажется. Своими глазами не видела, знаю эту историю только по рассказам действующих лиц. Двое идут по степи: инженер полка Софья Ивановна Озеркова и техник самолета. Ира Каширина. Они идут по территории, уже занятой врагом. В ту ночь, когда полк снялся по тревоге, они выезжали на последней машине. Вскоре произошла поломка Озеркова и Каширина вернулись в полк через месяц. В гражданских платьях с чужого плеча, измученные физически и духовно…

Медленно едем по хутору. Тихо, людей не видно — наверное, все на полевых работах. У одного из домов замечаем двух пожилых женщин, сидят на лавочке в тени деревьев. Знакомимся.

— Помним, помним, были у нас в войну летчицы, — говорит одна, полная, с добродушным лицом и мягкими, неторопливыми движениями — Евдокия Филипповна Ермакова. — Как начнете, бывало, выруливать, так пыль столбами вокруг, улыбаясь, рассказывает она. — Аэродром-то ваш был прямо вот тут, на этом поле. А здесь, где три деревца, школа была, помните? Ее разрушили немцы во время отступления.

— У меня стояли две летчицы, — говорит другая, Чепелева Анна Ивановна. — Общежития-то у вас не было, спали прямо под самолетами, а девушкам и помыться и постирать надо. Летчицы нас все консервами угощали, а мы их — молоком да медом.

— В ту ночь, когда вы от нас улетали, один самолет вон там горел, указывает Евдокия Филипповна на восточную часть хутора.

— Это мы сами подожгли неисправный самолет, чтобы он не достался немцам, — поясняет Руфа.

— Вскоре, как вы улетели, приехали немцы на мотоциклах. А утром прошла их целая колонна.

Мы с Руфиной переглянулись. Значит, вовремя поднялись тогда в воздух.

К машине подошла большая стая гусей. Они все, как один, вытянули шеи в сторону «Волги» и разглядывали ее с таким видом, будто хотели сказать: «Гм, московская машина? Любопытно! Такое здесь очень редко увидишь!» Леша схватил этот момент объективом фотоаппарата.

Мы, как уже повелось, рассказали женщинам о нашем полку — где и как воевали, с какими результатами пришли к концу войны. Показали фотографии наших летчиц в книге. Женщины качали головами, восхищались, приговаривая: «Ну и молодцы!»

— А много ли у вас погибло? — спрашивает Евдокия Филипповна.

— Тридцать три человека, — тихо отвечает Руфа. Женщины пригорюнились, вздохнули.

— Молоденькие вы были тогда, — продолжает неторопливо Евдокия Филипповна. — Я все удивлялась, неужели им не страшно летать? Стреляли по вас…

— На войне всегда стреляют, — говорим. — Ну, а как вы здесь поживаете теперь?

— Ничего, потихоньку. Урожай в этом году хороший.

Да, мы видели, урожай богатый… Давно заросли воронки от взрывов бомб, и там, где зияли свежеразвороченные глубокие раны земли, шумит теперь спелым колосом пшеница. Вспомнилось, как кто-то из летчиц пошутил однажды: «Вот расковыряли мы землю своими бомбами, а после войны дадут нам в руки лопаты и заставят заравнивать». Время само заравняло следы войны на полях. Только вот в сердце остался неизгладимый след.

Приятно было услышать, что собеседницы с радостью расскажут односельчанам о нашем приезде, о нашем полку, о «тех дивчинах, что в сорок втором здесь летали».

Мария Филипповна напоила нас холодной водой из колодца — и сегодня такая жарища! — мы распрощались как старые, добрые знакомые и тронулись в обратный путь.

Опять тридцать километров по пыльной неровной дороге. Но теперь ехать легче! Мы нашли Воровской. Освежили воспоминания о пребывании в этом тихом кубанском хуторке. Они слились воедино с новыми впечатлениями и приобрели ясные, конкретные формы. Будто потускневшую от времени картину промыли живой водой, и вот она опять засверкала свежими, яркими красками.

Часа в два дня выехали у Кропоткина на трассу.

— Куда теперь по вашему плану? — спрашивает Леша.

— В Эльхотово!

Руфа смотрит в карту, уточняет маршрут:

— Через Пятигорск.

Было совсем темно, когда мы въехали в Пятигорск. Устроились в кемпинге, в палатке. Сейчас 23 часа. Ночь холодная, и мы наверняка продрогнем под тонкими байковыми одеялами. Делаю последние записи в дневнике.

Завтра в Эльхотово… Стараюсь представить себе, какое оно.

Осетинский поселок у самых гор. Наш аэродром прилепился на склоне горы. Самолетам подкладывали под колеса колодки, иначе они катились вниз. Население очень гостеприимное, доброжелательное. Угощали нас несолеными лепешками из кукурузной муки и очень соленой брынзой.