Джон Эш - Византийское путешествие

Даже сэр Уильям Рэмзи пленился красотой Бинбир Килисе: «Великая традиция византийской архитектуры сохранилась в этой глуши до наших дней. Она не зачахла и не умерла постепенно, а просто завершилась вместе с христианской империей, поскольку исчезло поле для ее деятельности. Она, будучи последним выражением свободного эллинского духа, не смогла пережить утраты свободы». Когда вскоре после 1071 года турки захватили Черную гору, они не были замечены ни в каких злодеяниях, и некоторое время турки и греки жили бок о бок, но в начале XII века последние начали покидать гору. Церкви здесь больше не возводились, а столетиями оберегавшиеся сады и виноградники стали приходить в упадок.

На обратном пути в Караман Измаил настоял на том, чтобы мы пообедали в его доме в деревушке Укюю, расположенной в долине между Дегле и Маден Шехри. Не знавшая о нашем приезде жена Измаила, тем не менее, умудрилась быстро приготовить восхитительное жаркое из помидоров и баклажанов на бараньем бульоне, к которому прилагались потрясающие, тонкие как бумага лепешки, служившие одновременно и тарелками, и салфетками. До этого момента Измаил исполнял роль хозяина Черной горы, но теперь мы увидели его в новой роли доброго семьянина. Милая соседская девчушка в красно-белом праздничном платье с причудливыми оборками забрела в дом и немедленно забралась к нему на колени. Они тихо о чем-то говорили, манеры Измаила были мягкими и тактичными. Казалось, даже воздух здесь исполнен дружелюбия, и крохотный котенок беспрепятственно бродил по каменному обеденному столу. Трое симпатичных сыновей Измаила весело приветствовали нас, но их отец, человек передовых идей, особенно гордился своей умницей дочкой, которая уехала в Анкару изучать в университете литературу. Все сыновья оказались холостыми, и когда я выразил по этому поводу удивление, мне объяснили, что у них нет денег на калым. Необходимая для выкупа невесты сумма, в пересчете на доллары, показалась мне незначительной, и я тут же предложил заплатить хотя бы за одного из юношей. Но Ибрагим прозрачно намекнул, что Измаил денег не возьмет. В благодарность за его помощь и гостеприимство я согласился отвезти в Караман пятикилограммовую головку сыра.

Ангелы двери

Автобус двигался от Карамана на юг по столь плавно поднимающейся вверх дороге, что я уже и ждать перестал, когда мы доберемся до перевала Сертавул, но вскоре горы сомкнули свои покрытые соснами и карликовыми дубами склоны. В византийские времена здесь проходил важный стратегический путь, связывавший города и крепости плоскогорья с Селевкией, крупнейшим оплотом империи на средиземноморском берегу. За перевалом, справа от дороги, гора круто нырнула вниз в гигантский каньон, проделанный рекой Каликаднос (современное название Гёксу) и ее притоками. В быстрых и холодных водах Каликадноса в 1190 году на пути к Святой земле утонул германский император Фридрих Барбаросса. Моей целью был расположенный гораздо ближе монастырь Алахан, но я испытывал некоторые сомнения: на карте значились два Алахана, расположенные в сорока километрах друг от друга. Какой из них мой? Может, водитель знает? Впереди, отделенный глубокой расщелиной от скалы, угрожающе навис над проезжей частью массивный кусок породы, в любой момент готовый обрушиться. При ближайшем рассмотрении я заметил, что все основание скалы, словно сотами, испещрено погребальными пещерами, которые виднелись и ниже дороги. Мы пересекали обширный некрополь, а это означало лишь одно: где-то рядом находится важный административный или религиозный центр, и через несколько сотен метров, у придорожной кофейни, я увидел указатель: «Алахан», стрелка которого была направлена прямо на горный склон.

Турецкий писатель и путешественник Эвлия Челеби ехал этой дорогой в 1672 году. Не зная об истории и назначении Алахана, он посчитал его з́амком и написал следующее: «С четырех сторон з́амка в скалах расположено великое множество пещер, в каждой из которых находятся куски мрамора, обработанного столь совершенно, что современный камнерез не достоин коснуться их своим орудием. Людям в стародавние времена было по силам очаровывать горы, и они каждый камень покрывали, как это сделал бы резчик по дереву Фахри, на греческий манер узорами цветов и гирлянд такой прелести, что при взгляде на них путник застывал в изумлении».

Подъем к Алахану очень крутой, пришлось взять дежурившее у кофейни такси, очевидно единственное в округе. Мы проехали полпути и увидели церкви Алахана, воздвигнутые на искусственной террасе, которая протянулась метров на триста вдоль обрывистого склона. Фотографии, разумеется, давали некоторое представление о том, что можно было ожидать от Алахана, но я совершенно не надеялся увидеть в этом диком и отдаленном месте такое культурное великолепие. Выйдя из машины, я тут же получил подтверждение словам Эвлии Челеби. Прямо передо мной находилась Дверь евангелистов, каждый дюйм которой был покрыт богатейшей резьбой. Над дверным проемом два летящих серафима держали медальон с изображением Христа. Воплощенные на дверных косяках архангелы Михаил и Гавриил попирали ногами поверженные символы язычества – быка и, не столь явно, двух женщин во фригийских колпаках. Ничего классического в священном великолепии этих ангелов, изображенных в строгой фронтальности и одетых в персидские одежды, не было. Над ними на внутренней стороне дверной перемычки возвышались четыре зверя из видения Иезекииля.

Все это, должно быть, производило ошеломляющий эффект на паломников, пешком поднимавшихся в монастырь по крутому косогору. Судя по резным фрагментам, до сих пор валяющимся вокруг, базилика была богато украшена внутри. Там были куропатки, которые взгромоздились на вьющуюся лозу, отягощенную кистями винограда; резвящиеся дельфины, которых художник почему-то решил наделить чешуей; листья аканта, пальмовые и гранатовые деревья… И все это было исполнено неодолимой радости жизни. Контраст с поздней римской скульптурой не мог быть выражен более ярко, особенно по сравнению с саркофагами музея Коньи, на которых подвиги Геракла были изображены с таким вульгарным натурализмом, что совершать их, очевидно, было еще скучнее, чем разглядывать. Пожалуй, разница между позирующими культуристами конийских саркофагов и виноградом и дельфинами Алахана не меньшая, чем между смертью и воскресением.

В южной части базилики, на краю террасы, среди чертополоха и асфоделей лежат на земле фрагменты карнизов и волюты. За ними земля на тысячи метров устремляется вниз, к зеленым извилинам Каликадноса, вьющегося змеей в своем ущелье. Некогда от базилики до восточной церкви шла колоннада из полусотни колонн. Паломник V века, двигаясь под их сенью на восток, проходил баптистерий с вделанной в пол прекрасной крестообразной купелью, после чего задерживался в небольшом святилище, в центральной нише которого скрывались полустертые фигуры барельефа, а между ними – остроугольный фронтон, ограниченный ангелами и куропатками. Стоя перед ним, я недоумевал, какое религиозное значение могли иметь эти изображения для христиан V века. Ангелы вызывали в памяти крылатую Нику; «одомашненные» близостью с куропатками невнятные фигуры в нише могли быть как нимфами, так и грациями. Фантастическое художественное богатство производило ни с чем не сравнимое впечатление, как будто мастера Алахана не могли удержать в узде свое вдохновение.