Мишель Нюридсани - Сальвадор Дали

«С ним постоянно происходило что-то из ряда вон выходящее. Все эти истории с ослами и пианино, да и почти все остальное было придумано им. Его фантазия была неистощимой», — утверждал Рафаэль Альберти, который «до умопомрачения симпатизировал» Пепину Бельо, но забыл, что были еще и пианино Пичотов.

Самого Рафаэля Альберти поначалу все принимали за художника. В том числе и Бунюэль, которому он подарил свои рисунки, покрытые позолотой.

Однажды, сидя за стаканчиком вина, Дамасо Алонсо[153] сказал Бунюэлю: «Ты знаешь, кто среди нас великий поэт? Альберти!» Увидев удивление на лице товарища, протянул ему листок бумаги, и тот прочел на нем стихотворение, которое, по словам Бунюэля, он до конца жизни помнил наизусть, во всяком случае — его начало:  

La noche ajusticiadaen el patibulo de un arbolalegrias arodilladasle besan у ungen las scandalias...(Ночь, распятая на дереве,радости жизни, преклонив колена,лобзают твои сандалии,обдавая их запахом лука.)

«В те времена, — веселится Бунюэль, — все испанские поэты старались найти синтетические, неожиданные эпитеты типа "la noche ajusticiada" (распятая ночь) и неожиданные образы типа "сандалий ночи". Это стихотворение, напечатанное в журнале "Горизонт", — дебют Альберти, сразу же мне понравилось. Узы нашей дружбы крепли. После нескольких лет, проведенных вместе в студенческой резиденции, где мы почти не расставались, нам довелось встретиться в Мадриде в самом начале гражданской войны. Потом, в период франкистского режима, Альберти, получивший во время одной из своих поездок в Москву награду от Сталина, жил в Аргентине и Италии. В настоящее время он в Испании». «Мой последний вздох» увидел свет в 1982 году.

Однажды разразилось, как гром среди ясного неба: Луису Бунюэлю, ненавидевшему педерастов (он даже специально поджидал их у выхода из общественного туалета, чтобы набить физиономии), рассказали, что некий баск по имени Мартин Домингес, физически хорошо развитый парень, утверждал, будто бы Лорка гомосексуалист. Бунюэль был ошарашен. Он утверждал, что в тогдашнем Мадриде проживало лишь двое или трое педерастов, о них все были наслышаны, и ничто не могло заставить его поверить в то, что Федерико был таким же, как эти двое-трое.

И вот друзья сидят рядом в кафе. Их столик прямо перед столом начальства, за которым в тот день обедали Унамуно[154], Эухенио д'Орс[155] и директор резиденции дон Альберто. После супа Бунюэль прошептал на ухо Лорке:

«Давай выйдем. Мне нужно поговорить с тобой. Это очень важно».

Слегка удивившись, Лорка ответил согласием.

Им позволили покинуть кафе посреди обеда. Они отправились в ближайший кабачок, и там Бунюэль сообщил Лорке, что он принял решение драться с баском Мартином Домингесом.

— Из-за чего? — поинтересовался Лорка.

Бунюэль замялся, не зная, как объяснить это, а потом спросил напрямик:

— Это правда, что ты maricon (педераст)?

Лорка рывком вскочил и бросил ему:

— Между нами все кончено!

И тут же вышел.

«Само собой разумеется, что тем же вечером мы помирились. В поведении Федерико не было никаких намеков на женственность, не было ничего нарочитого», — замечает Бунюэль.

Молодой Лорка столь тщательно скрывал свой гомосексуализм, что даже его соседи по комнате в резиденции не подозревали о его наклонностях. Они долгое время оставались тайной.

Бунюэля и Лорку связывала тесная дружба, но без всякой двусмысленности. Их объединяли общие секреты, общие порывы, общие находки, инфантильные и понятные лишь им двоим игры и ритуалы.

Так, в 1923 году в День святого Иосифа Луисом Бунюэлем был утвержден Толедский орден. Самого себя Бунюэль назначил коннетаблем, а Пепина Бельо — своим секретарем. Лорка и его брат Пакито стали «членами-учредителями» ордена. Сальвадору Дали достался не слишком высокий титул «кабальеро». По значимости после него шли «молодые дворяне, не посвященные в рыцари», среди которых будущий историк кино Жорж Садуль[156]. Далее следовали «гости молодых дворян» и «гости гостей молодых дворян». Чтобы получить титул «кабальеро», следовало безоговорочно любить Толедо, пьянствовать и бродить по городским улицам ночь напролет. Тот, кто предпочитал рано ложиться спать, мог рассчитывать только на титул «молодого дворянина».

Согласно уставу ордена все его члены должны были внести в общую кассу по десять песет. Также им следовало как можно чаще ездить в Толедо за незабываемыми впечатлениями. Членам ордена запрещалось умываться во время пребывания в святом городе. «В состоянии, часто близком к невменяемому, чему способствовало употребление вина и других спиртных напитков, мы целовали землю, забирались на колокольню, разбудили как-то ночью дочь одного полковника, чей адрес у нас случайно оказался, и слушали полуночные песнопения монахов и монашек под оградой монастыря Санто-Доминго. Мы бродили по улицам, громко читали стихи, и они гулким эхом отражались от стен домов древней столицы Испании, города иберийского, римского, вестготского, еврейского и христианского».

Орден просуществовал, принимая новых членов, до 1936 года.

После того как Франко занял Толедо, Бунюэль перестал там бывать. По крайней мере до 1961 года, времени, когда он возвратился в Испанию. Как-то в самом начале гражданской войны патруль анархистов во время обыска в одном из домов нашел в ящике письменного стола бумагу, жалующую дворянский титул хозяину дома, члену Толедского ордена. Несчастному обладателю этой грамоты составило немало труда объяснить, что речь идет не о настоящем дворянском титуле, и сохранить себе таким образом жизнь, ибо ставкой в этой игре была именно жизнь.

Итак, как уже можно было понять, атмосфера в студенческой Резиденции к тому моменту, как в сентябре 1922 года туда прибыл Дали, была густой и насыщенной.

Ах, каким эффектным было его появление на сцене! В сопровождении отца и сестры Аны Марии, шедших по бокам от него (оба в черном в знак траура по недавно умершей Фелипе), в благопристойной чистоте этого кампуса на английский манер молодой Сальвадор Дали вышагивал со своей позолоченной тростью, длинными черными волосами, ниспадающими на плечи, бакенбардами, закрывающими половину лица, в широких и коротких панталонах, перехваченных под коленом манжетами, в гетрах, с галстуком в виде большого банта, в черном берете из ангорской шерсти и плаще, почти волочащемся по земле. Держался он очень напряженно и отстраненно.

И выглядел нелепо и смешно.

Среди множества нацеленных на них ироничных глаз четырнадцатилетняя Ана Мария отметила один «умный и проницательный взгляд», это был взгляд Лорки — единственный, по ее мнению, из всех, способный соперничать с взглядом ее брата. Так она написала в книге своих воспоминаний. В действительности же Лорки там в тот момент не было. Он отсутствовал в Резиденции целых полтора года и вновь появился лишь спустя шесть месяцев после приезда Дали.