Валерий Перевозчиков - Возвращение к Высоцкому

Конечно! Андрей Донатович Синявский должен гордиться тем, что Высоцкий — его ученик. Володина культура и то, что под конец можно было назвать его эрудицией, — это заслуга Синявского. Ни от одного человека Володя не воспринял так много, и никому он так не поверил. И Синявский очень серьезно относился к первым песням, за самую лучшую держал «Если б водка была на одного…».

Я все не дождусь — а может, и дождусь в конце концов, — когда этот ранний этап Володиного творчества будет рассмотрен с такой же серьезностью, с таким же искренним восхищением, с такой же высокой оценкой, как и последние вещи. Разве можно говорить, что «Райские яблоки» — это гениально, а «Ты уехала на короткий срок» — не гениально? Даже смешные песни про «шалав» тоже гениальны. А «окурок с-под платформы черт-те с чем напополам» — не гениально? Это русский язык не потерял?

Есть словарь Пушкина, есть словарь Толстого. Когда-нибудь будет словарь Высоцкого до 66-го и после 66-го, и тогда мы поймем, что ему дала роль Галилея, роль Хлопуши, что ему дало общение с интеллигентнейшим худсоветом Театра на Таганке. Просто разговоры с этими людьми, просто присутствие в этих компаниях. На какое новое качество он вышел! Но, если в песнях 62-го года так мало слов, это не значит, что Володя не мог малыми средствами создавать шедевры. Более того, это должно поднимать их.

У Володи был плохой голос: диапазон маленький. Но что он из него сделал! То же самое, что он сделал из языка блатной песни. Там нет интеллигентных слов, «окурок с-под платформы» — это и написано на том языке, на котором они говорили. И это был Володин язык! И ничего плохого в этом нет!

Почему никто не вспоминает про Колю — племянника Нины Максимовны Высоцкой? А про Колю надо вспоминать — ведь он был такой чистейшей, такой ангельской души человек! Кристальней шей чистоты. Ни в чем не повинный, он был осужден, сидел в лагерях. Очень много песен, блатных песен, Володя знал от него. И Коля вернулся не потому, что его простили — он был помилован как страшно больной человек. Но он не озлобился, никогда не ругал тех, кто его посадил… И тех, кто затащил его в дурацкую компанию — сторожить какую-то капусту, украденную из ларька. Его это совершенно не озлобило. То есть, мог человек окунуться в эти круги ада — и выйти таким же чистым, с такой же незапятнанной душой, с какой туда попал…

Так откуда у Володи могли появиться мысли о том, что блатные песни — это воспевание зла и убийства? Да и в какой блатной песне воспевается зло, хотела бы я посмотреть? И у Володи этого никогда не было.

Темперамент защиты — он самое большое значение имеет в блатных песнях. И никогда в жизни Володя настоящего злого человека не оправдывал. Но это совсем отдельная тема. Пусть когда-нибудь Синявский скажет об этом.

Вопрос традиционный: отношение к поэтам?

Почти все вспоминают, что Володя любил Межирова. Думаю, любимый его поэт — не Межиров, хотя он вообще любил его стихи и некоторые его действительно потрясли, например «Мы под Колпино скопом стоим…» Володя очень любил эти стихи — очень! Сам он их не пел, но услышал как песню. Он просто со стула упал! Это было, когда Юрий Петрович Любимов собрал актеров-певцов в кабинете, чтобы добавить песни в «Павшие и живые». Вот тогда кто-то эту песню спел. Володя был потрясен.

Приход Высоцкого на Таганку был радостным событием в вашей жизни?

Конечно! Володя тогда был беспредельно безработным, даже не имел права работать по профессии, у него же была запись в трудовой книжке: «За систематическое нарушение трудовой дисциплины…» Страшно сказать. Единственное, чего я не знаю, кто привел Володю на Таганку.

Таисия Додина или Станислав Любшин.

Очень может быть, что Тая. Я просто не помню этого момента. Только помню, что Володя пришел и сказал: «Да, берут». А я не верила, что это на самом деле состоялось, и он сам боялся, что не состоится.

Он пел Любимову при первом показе?

Да, конечно. Ведь Любимову он больше был нужен для исполнения зонгов. Юрий Петрович хотел перенести «Доброго человека…» на сцену театра, чтобы спектакль потерял студийную окраску, чтобы он стал еще более брехтовским. Снять эту легкую окраску студийности, которая придавала спектаклю какую-то прелесть, но не профессионально-сценическую. Вместо этой свежести Любимов хотел высокого профессионализма. И он искал людей, которые свободно поют с гитарой, легко держатся, легко выходят на сцену из зала… Искал людей именно на брехтовское, на зонговое звучание. И как раз это делал Володя. Вплоть до того, что брехтовские тексты воспринимали потом как Володины песни… «Была война» или «Голая правда» из «Десяти дней…». Очень многие люди были убеждены, что это Володя написал. До такой степени это было его…

Володя на Таганку пришел к себе домой. То, что они встретились, то, что их свела судьба: Любимова, Губенко и Володю, — мог сделать только Бог. Эти трое были созданы друг для друга, и то, что масса людей недооценивает роль Губенко в этом союзе, говорит не в пользу воспоминателей.

Высоцкий любил, как его песни поет Губенко…

Они оба пели при мне. Я с Колей вместе училась в институте и хорошо знаю про их дружбу с Володей. Колю я помню с первого дня во ВГИКе, когда он появился с вещичками… Он уже на первой консультации пел под рояль. Володе очень нравилось его исполнение блатных песен — натуральных блатных, не Володиных. Он много пел во время съемок фильма «Застава Ильича». Вот тогда я услышала Колино исполнение «Вагончика», причем оно отличалось от общепринятого. Хотя текст был полным и Коля не знал, что слова написал Михаил Львовский, который в то время работал в нашем институте.

Губенко ушел из Театра на Таганке в 1968 году?

Раньше. Когда только начали репетировать «Галилея». В то время в театре был Саша Калягин — могучий актер. На роль Галилея был назначен он — они репетировали вместе с Володей. В принципе, пьеса была взята для Губенко, но Коля в это время уже уходил: или у него начинались съемки, или он уходил учиться во ВГИК на режиссуру…

Предлагал ли Высоцкий в то время свои песни другим исполнителям?

Могу назвать людей, кому он предлагал свои песни: Майя Кристалинская, Лариса Мондрус, Вадим Мулерман, Владимир Макаров и Иосиф Кобзон. Думаю, это было лето 64-го года. До того, как Володя уехал на съемки «Завтрашней улицы». Я вот-вот должна была родить Никиту, значит, это — конец июля. Был сад «Эрмитаж», был концерт, программу которого составлял Павел Леонидов. Он пригласил Володю для того, чтобы с ним пройти в антракте за кулисы: они пройдут по гримерным артистов, и Володя предложит им тексты. Не песни, а тексты: о мелодиях Высоцкого тогда еще никто не считал возможным говорить. Знаю, что Майе Кристалинской он предлагал «Колыбельную» — песню, которая не сохранилась, записи нет. Слова мой Аркаша помнит, а мелодию… «Колыбельную» он рассчитывал продать то ли в какой-то фильм, то ли на радио…