Валерий Перевозчиков - Возвращение к Высоцкому

Взаимное впечатление было, конечно, потрясающим. Особенно потому, что Володя еще в Тбилиси, в гостинице, писал «В далеком созвездии Тау-Кита» и «Марш космических негодяев». Этими песнями он поверг Стругацких в состояние неимоверного восторга, в особенности песней про «Тау-Кита», потому что они в то время работали над «Улиткой». И Володя, и Аркадий очень гордились тем, что у них одновременно сработала мысль на эту тему.

А Ариадна Громова?

С ней мы познакомились раньше. Это было в один из дней пребывания в Москве Станислава Лема. Ариадна Григорьевна обладала феноменальной памятью. Задолго до этого она перевела Лему по памяти несколько Володиных песен, достала записи, рассказала о нем. И Лем выразил желание познакомиться с Высоцким. Володя был приглашен на встречу с ним к Ариадне Григорьевне. Я думаю, это было в первой половине октября 1965 года. На этой встрече Володя пел.

Говорили, на этой встрече был и Александр Галич.

Галича не было, и встречался ли Володя с ним, я не знаю. Мне недавно сказали, что они встречались в Риге, в 1960 году, но тогда я об этом не знала. Ариадна — гостеприимнейшая, очаровательная хозяйка. В ее маленькую квартирку вместилось человек двадцать, наверное… А Галич пел Лему на следующий день, на квартире Шурика Мирова. Я на той встрече была недолго: не столько хотела послушать Галича, сколько получить автограф у Станислава Лема.

Вы с Высоцким увлекались тогда фантастикой, много читали. А вообще, каков был круг чтения и, если можно так сказать, — способ чтения Высоцкого?

Не люблю этот вопрос. Во-первых, Владимир Семенович личной библиотеки тогда практически не имел. Все книги, которые можно считать его собственными, вполне укладывались в один портфель. Мы начали собирать фантастику вместе в 62-м году, когда родился Аркадий. Мне тогда рекомендовали в качестве легкой литературы читать фантастику, и мой отец принес в больницу сборник с романом Стругацких «Стажеры». Вот с этого момента мы начали собирать фантастику.

А чтение… У Володи и времени не было просто так читать: взять книжку, сесть и читать, — почти никогда такого не было. Или мы куда-то шли, или у нас был какой-то народ… А вот в дороге он читал всегда. Где брал книги? У знакомых, иногда в библиотеке. На гастролях много читал. А когда мы стали собирать фантастику, Володя любил, чтобы я читала вслух. Даже не знаю, что он сам успел прочитать у Стругацких, — практически все я читала вслух, даже самые длинные вещи: «Гадких лебедей», «Обитаемый остров» — все подряд… И надо сказать, что потом мне всю жизнь этого не хватало. Прежде мало читала вслух — не было такой потребности. Ну, разве детям какие-то книжки… И уже никогда потом у меня не было такого слушателя, как Володя. Он никогда не засыпал, и я могла по десять, двенадцать часов подряд читать. Солженицына тогда читала вслух. Вот недавно мы с Веней Смеховым вспоминали, как нам дали, по-моему, «В круге первом» и документы по процессу Синявского и Даниэля. То и другое — в одном экземпляре, а нас было много, и я читала вслух: сначала о процессе… Нет, скорее всего, это был «Раковый корпус». А вот стихи (когда у Любимова шел процесс подготовки «Пугачева») Володя очень много читал сам: и Есенина, и воспоминания о нем. Недавно мне дали что-то вроде дипломной работы об образах из «Цыганочки»: «На горе стоит ольха, под горою — вишня»… Интуитивно девочка-студентка догадалась, что ольха — это откуда-то из Есенина. И точно, это именно так! Во-первых, вся песня пронизана перекличкой с есенинскими образами из спектакля, и вся тема… Даже не отчаянья. Отчаянье — это, скажем, стихи про ямщика, а «Цыганочка» — это активность, это борьба с отчаяньем. Страшное, трагическое преодоление, как и тот момент в «Пугачеве», когда Хлопуша бросается на цепи, это такой же напор: «Проведите, проведите меня туда, где станет лучше!» Мне кажется, что ни оценить по-настоящему, ни понять эту песню вне «Пугачева» нельзя. А ведь многое Володе в спектакле не нравилось, но именно потому, что он врос в него, он в него кровь пролил. И если Володя где-то говорит: «Что Вы ко мне пристаете с этими биографическими фактами? У меня в жизни были вещи поважнее, чем биографические факты», — это святая правда. Важнее всего для него были роли, в которые он так врастал.

В «Цыганочке» очень много образов из спектакля: и «плаха с топорами», и сама тема дороги — этот подиум, эта дорога сверху вниз: на цепи, на плаху… А не нравилась ему в спектакле историческая карикатура, Володе казалось, что она не одной группы крови с трагедией. Ему казалось, что они с Колей Губенко играют трагедию — собственную! Хотя вроде бы какое у них тогда трагическое одиночество! Вершина возможностей открывалась и перед Колей: выход в режиссуру, а сколько киноролей в это время! И все же в спектакле они играли страшное предчувствие одиночества. Нет, Есенин был совершенно особым этапом в жизни Володи…

Давайте закончим с фантастикой. Вы помните вечер, посвященный проблеме летающих тарелок, на котором вы были вместе с Высоцким?

Володя тогда верил в «тарелки», а пришельцев ждал… Мы возвращались домой, была зимняя оттепель, в небе действительно что-то летело, и мы стояли, как идиоты, промокнув, стуча зубами, и гадали: «тарелка» это или не «тарелка»? Оказалось, это был фонарь на подъемном кране у строящегося дома. Но пока не стали видны силуэты этого проклятого дома, мы стояли и ждали пришельцев…

Начало работы Высоцкого в театре?

Театр Пушкина. Володя уходил из этого театра не один раз. Первый раз ушел, еще не закончив сниматься в фильме «713-й просит посадку». Потом вернулся — его опять уволили. Поступил в Театр миниатюр, там практически ничего не было. Володя должен был играть в пьесе Ильфа и Петрова (не помню, как она называется). Какая-то свадьба, какой-то папа, отсидевший в тюрьме, приезжает на эту свадьбу. И он рассуждает о достоинствах пенитенциарной системы и о том, что его стимулировали парой брюк. Вот это была Володина роль. Кроме того, Володя ходил на репетиции — у них были какие-то занятия…

Конечно, ничего из этого не получилось, и Володя вскоре оттуда ушел. Но там были интересные наметки, которые потом вылезали где-нибудь по-настоящему. Да нет, не где-нибудь, а на Таганке, на этой Любимовской площадке… Они ведь в Театре миниатюр(!) хотели ставить «Татуировку», хотели делать спектакль по Володиным песням — тогдашним — в феврале 1962 года! Володя уже тогда понимал, что это — репертуар! И они говорили, что «Татуировку» можно ставить как драму или пьесу… Черт его знает, может, они что-нибудь там и добили бы до настоящего театра, но тут так счастливо совпала судьба с Любимовым, который того же искал…