Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

Доступ в гетто регулировался блокпостами, установленными у 22 прорезанных в стене ворот. По крайней мере раз в день две Ирены, в форме медсестер, показывали свои пропуска работников санэпидемслужбы и въезжали в гетто. Первые несколько раз Ирена немного боялась, но потом поняла, что к документам, подписанным самим доктором Майковским, придраться невозможно. Чтобы не возбуждать лишних подозрений, они взяли за правило въезжать и выезжать из гетто через разные ворота. Попривыкнув, Ирена начала проносить в гетто гораздо больше контрабанды, чем в начале. Будучи женщиной миниатюрной и худенькой, она могла въезжать в гетто, надев на себя до пяти «одежек», а потом оставлять четыре своим подопечным. Деньги и фальшивые документы зашивали в одежду, прятали в двойное дно брезентовых санитарных сумок и заваливали сверху использованными перевязочными материалами, чтобы у немцев не возникало желания эти сумки проверить.

Каждый раз в гетто Ирене казалось, что она попала в какой-то другой мир. Покидая арийские бульвары, где по-прежнему шумела жизнь, сновали трамваи, автомобили, грузовики, извозчики и раздавались звонки велорикш, она вдруг погружалась в зловещую тишину, ибо в гетто было запрещено автомобильное движение. Здесь, казалось, действовали другие физические законы, атмосфера гуще, а гравитация сильнее прижимала людей к земле. Все в гетто носили на рукавах выполненные в точном соответствии с указанными параметрами белые повязки, и Ирена быстро сообразила, что ей лучше всего делать то же самое – так она становилась практически невидимой. Кроме того, вспоминая свои университетские годы, она ощущала внутреннюю потребность носить эту повязку из чувства солидарности.

Варшавяне довольно быстро изучили цветовую палитру армейских и полицейских подразделений. Солдаты Вермахта ходили в зеленой полевой форме, эсэсовцы носили сине-серую, украинцы – желтую, польские жандармы – синюю, еврейская полиция – черно-белую.

После отделения гетто и введения строжайших норм распределения продуктов, приобретать товары из-под полы стало гораздо опаснее и дороже, но, с другой стороны, черный рынок стал абсолютной необходимостью. Евреи без него выжить просто не могли, в результате чего появилась целая подпольная армия контрабандистов и прочих преступных элементов. Рядовыми этой армии были молодые евреи, мальчишки и девчонки, бойкие, юркие и бесстрашные. Они находили способы выбираться за стену через подкопы и проломы, выпрашивали еду на арийской стороне, а потом проносили свою добычу обратно. За ними гонялись еврейские полицаи. Поймав такого мальчишку, они вытряхивали из-под гигантского плаща и из просторных штанов репу, морковь или картофель, которые они пытались пронести в гетто, а потом, как правило, избивали и отправляли в тюрьму на улице Генся.

Другие дети занимались мелкими грабежами: они вертелись рядом с продуктовыми лавками, а потом выхватывали, что получится, из рук выходящих покупателей и пускались наутек. Ирена не единожды видела, как на сумевшего украсть хлеб воришку почти сразу же набрасывались другие дети, валили его наземь и дрались между собой за то, что он не успел съесть сам. Они прямо в пылу драки судорожно набивали себе рты, а потом, когда биться было уже не за что, спокойно помогали друг другу встать на ноги.

Условия жизни в гетто были просто невозможные. В одной комнате ютилось по семь-восемь человек. Улицы превращались в два сплошных, движущихся в противоположных направлениях людских потока. Единственным разрешенным внутри гетто видом транспорта были трамваи, помеченные большими звездами Давида. В гетто не было ни одного парка, ни одного сквера или лужайки, и игровыми площадками для детей стали развалины и горы мусора. В ясные дни бездомные семьи и нищие собирались на солнечных кусках улиц, чтобы немного согреться, и продолжали монотонно просить у прохожих куска хлеба, крыши над головой или хотя бы просто элементарного сочувствия.

Ирена постепенно познакомилась с некоторыми нищими. Симпатичный, до невозможности худой молодой человек каждый день очень неумело играл на скрипке на одном и том же углу улицы. На улице Лешно, прямо напротив знаменитого театра «Фемина», зарабатывать на жизнь пытались прихожане синагоги. Синагогальный хор из 15–20 человек пел меланхоличные еврейские молитвы и псалмы, а дирижировал седовласый кантор в потрепанном костюме и черной ермолке. Рядом с дирижером на тротуаре стояла его черная шляпа и табличка со словом Tzedakah (Благотворительность – ивр.).

Но самым знаменитым из попрошаек был, наверно, Рубинштейн, которого нередко называли «королем нищих» или, по часто используемой им присказке, Алле Глайх (Alle Glajch (все равны) – нем., идиш). Алле Глайх был актером от бога, и вокруг него неизменно собирались толпы. Он рядился в самые разные костюмы, шутил и рассказывал анекдоты, которые потом уходили в народ. Однажды он появился на улице в женском платье.

– У меня нет жены, – объяснил он, – и я решил сегодня побыть своей супругой… здорово придумано, а?

Ирена научилась отсчитывать ход времени в гетто, замечая, как исчезают примелькавшиеся нищие. Особенно привлекало ее внимание одно семейство. Казалось, у них не осталось ничего, кроме двух детских колясок. Троих детей возил в коляске отец, и еще трое были в коляске матери. Они волшебными голосами пели на идиш. В ту первую зиму Ирена каждый день слушала их песни и потом оставляла им немного денег. Через несколько месяцев у них осталось четыре ребенка, потом три… потом исчезла одна коляска, а также обувь и верхняя одежда родителей. Наконец остались только отец с матерью. Они продолжали петь, но женщина была худа, как скелет, и настолько слаба, что мужу приходилось возить ее в оставшейся коляске. Потом пропала и женщина. Больше их песен уже никто не слышал.

Судьба детей-беспризорников беспокоила Ирену особенно сильно, она задумалась, как им помочь… К концу декабря переодетые медицинскими сестрами Ирена и Ирена Шульц приезжали в гетто по два-три раза в день. По возможности часто, иногда раз в неделю, кроме прочих дел в гетто Ирена заходила в Centos передать Еве деньги и документы. В один особенно холодный день, увидев Ирену, Ева не смогла сдержать слез.

– Это просто кошмар!.. – всхлипывала она. – С каждым днем беженцев становится все больше. Сейчас такая холодина, а тысячам людей негде жить, негде согреться. Даже бесплатного супа с полевых кухонь больше не раздают. Я вымоталась до предела, а спать не могу. И я боюсь… все время… Страх меня не отпускает ни на минуту.