Командир пяти кораблей северного флота - Владимир Николаевич Пыков
Во избежание аварии я вступил в управление и ошвартовал корабль. В три часа ночи мы с комбригом были у меня в каюте, и он пытался написать в нашем журнале боевой подготовки какую-то гадость. Я сидел тут же на диване и, закрыв глаза, посмеивался. Дымов, не закончив предложения, швырнул ручку и почти бегом бросился из каюты. Я даже не успел его проводить. Думаю, что любви ко мне этот случай не прибавил.
Гораздо чаще было другое. Получив от начальства какое-либо приказание я, конечно, выполнял его, но более рационально. На- чальник чувствовал себя дураком и зачастую не без оснований.
Когда после академии я стал практически непрерывно плавать в качестве флагмана на кораблях эскадры, то ужаснулся, оценивая способности командиров частей. 90% командиров не соответствовали занимаемой должности и как судоводители, и как руководители коллектива. Я, конечно, понимал, что у них не может быть таких навыков, какие мне дала почти пятнадцатилетняя командирская практика, но главное было в том, что у них не просматривалось никакой перспективы. Обычно в карьерном пути командира бывает один корабль, редко два. И то часть этого времени он проводит в ремонтах, на заводе.
На своем личном опыте я убедился, что этого слишком мало, чтобы стать умелым судоводителем и опытным руководителем экипажа. Но главное все же заключалось в том, что назначались на командирские должности офицеры, от рождения, не имевшие качеств, необходимых командиру. Здесь уместно посмотреть, какими качествами у нас должен обладать офицер, чтобы сделать приличную карьеру. Прежде всего, скажу, чего он не должен иметь – нормального чувства собственного достоинства, тем более обостренного. Не должен обладать сильным характером. А при отсутствии этих качеств желательно иметь ясный ум (хотя и не обязательно), дисциплинированность (обяза- тельно), высокую квалификацию (ценится мало, т.к. некому ценить), умение угодить начальнику (главное качество) желательно с выдумкой. Не обижаться на начальника, если он плюет тебе в рожу или вытирает о тебя ноги. Остальное посмотрите у грибоедовского Молчалина. Конечно, такие офицеры каких-то реальных успехов не добьются, годковщину-дедовщину не задавят, но зато как комфортно с ними их начальникам. И они действительно чувствуют себя с ними настоящими начальниками. А самостоятельным, сильным характером, с чувством собственного достоинства подчиненным настоящим начальником себя не почувствуешь. Поначалу я недоумевал: почему этот начальник назначает этого офицера на должность командира, ведь он же понимает, что дела у него пойдут плохо, что его же самого будут за это ругать. Оказывается, что ощущение абсолютной власти над назначением гораздо важнее всяких реальных дел. Подумаешь, иногда поругается вышестоящий. Такие назначения нередко заканчиваются трагически.
Так летом 1981 года «Киев» стоял на якоре на внешнем рейде Севастополя и готовился к постановке на стенд СБРа (станция безобмоточного размагничивания), который находился по сути в открытом море. Расстояние между бочками СБРа было по 700 метров. Становиться надо было на четыре бочки (две у носа, две с кормы). Все это было запланировано, но мешал ветер, значительно превысивший норму. Ко мне в Севастополь приехала жена, и я с разрешения Командующего флотом сошел на берег. Постановка на стенд была перенесена на следующий день. Однако, после моего схода оперативный дежурный дает команду – идти становиться на стенд. Старшим на корабле был капитан Баранник, за меня остался старпом Ясницкий. Старпома я уже ранее характеризовал, его единственным серьезным недостатком было отсутствие достаточного практического опыта. А вот о Бараннике надо сказать. Об опыте: после окончания академии был назначен на БПК «Вице-адмирал Дрозд» и почти сразу ушел на боевую службу, под началом «дядьки», конечно. На боевой службе такие маневры, как постановка на бочку, швартовка к при- чалу чрезвычайно редки или вообще отсутствуют. Даже опытные швартовые команды и то дисквалифицируются. После возвращения с боевой службы Баранник был назна- чен начальником штаба бригады. И если учесть, что в ака- демию он ушел с должности старпома, то вполне можно судить о его практическом опыте в этой области.
Итак, получив команду от оперативного дежурного флота, ему следовало объяснить, что командира на борту нет, да и ветер, хоть и снизился, но еще был выше нормы. Но Баранник был фантастически труслив и побоялся даже вступать в диалог всего лишь с оперативным дежурным флота. И «Киев», снявшись с якоря, пошел на стенд.
Я несколько раз ставил «Киев» на этот стенд. Вся процедура занимала у меня 20-25 минут. У Баранника с Ясницким все это заняло более двух с половиной часов, а главное, – при чудовищно не умелом маневрировании оборвали 200 мм капроновый конец, которым убило офицера командира швартовой команды (командира дивизиона крылатых ракет) и тяжело ранило трех матросов. После этого Баранник бился в истерике: «Меня снимут! Меня снимут!» И это на фоне этой жуткой трагедии. К сожалению, не сняли. Почему? А потому, о чем я упоминал ранее. Он безоговорочно умел пресмыкаться перед начальником, о на- личии чувства собственного достоинства и совести не могло быть и речи, а то, что отсутствовали профессионализм и умение, так это для начальства второстепенно.
Жизнь на гражданке после службы
Это один из выводов, которые я сделал после демобилизации, оглянувшись назад. Часто задавался вопросом: везло мне в жизни или не везло. Казалось бы, о каком везении может идти речь, если война началась, когда мне было три года! Но нам с матерью удалось покинуть родной город Казатин и не оказаться на оккупированной территории. Казатин, кстати, был занят немцами через две недели после начала войны. Убегая на восток, мы ( я имею в виду мать и убегавших вместе с нами) не знали положения дел на фронте. Когда был прорыв немцев под Белой Церковью, мы находились в этом районе в битком набитом кузове «полуторки».
Заметив приближающийся с запада одиночный самолет, шофер остановил машину, люди выскочили из кузова и залегли в жито по обеим сторонам дороги. Мать со мной успела дойти только до обочины дороги. Самолет на бреющем прошел над нами, ведя огонь из пулеметов, затем развернулся, прошел над нами обратным курсом, не прекращая огня, и скрылся. Люди поднялись из жита, залезли в кузов машины, и она снова двинулась на восток. В кузове стало заметно свободнее за счет тех, кто остался лежать в поле. Разве это не везение: и мать, и я остались живы, шофер был жив, «полуторка» в состоянии была двигаться.
Отец провоевал с первого до последнего дня войны. Ушел рядовым, вернулся старшим лейтенантом. Вернулся без единой царапины! Это ли не везение!
Я заканчивал десять
