Александр Шумилин - Ванька-ротный
Роты остались одни с глазу на глаз под наведенными стволами немецких зениток. Все, кто бросились бежать, были ими расстреляны. Человеческие тела рвались на куски. Вот Вам один эпизод из тысяч, которые в письме не уложишь.
А восемь тысяч солдат, которые попали в плен к немцам под Белым! Война это одна пулеметная рота полного состава, которая с тяжелыми боями, одна из всей дивизии держала немецкие танки на шоссе Белый — Пушкари между непроходимым болотом и высотой 182 с крутыми склонами.
Война это не только кровавое месиво, это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешенная на горсти муки в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах Белого, когда от льда и изморози застывает жизненное вещество в позвонках.
Война это нечеловеческие условия пребывания на передовой в живом состоянии, это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны старшего командного состава, Карамушко и подобных ему.
Война это как раз то, о чём не говорят, потому что не знают. Из стрелковых рот, с передовой вернулись одиночки, они молчат, и их никто не знает! Разве знает Комитет ветеранов войны тех людей, что прошли через роты и исчезли во время войны. Живы они или погибли? Кто они и где остались лежать? Разве важно кто и где встретил день Победы? Сейчас это модно спрашивать. Важно другое, кто и сколько хлебнул кровавой войны!
Напрашивается вопрос. Кто из оставшихся в живых может сказать о людях воевавших в ротах? Одно дело сидеть под накатами подальше от передовой, другое ходить в атаки и смотреть в упор в глаза немцам. Войну нужно познать нутром, прочувствовать всеми фибрами души. Война это совсем не то, что написали люди, не воевавшие в ротах.
У Вас и у меня на войну вероятно и должны быть разные взгляды. Вы были на фронте, а я был на войне. Я, например, за зиму сорок первого года один раз ночевал в нетопленой хате с выбитыми окнами и дверью.
Война для Карамушки прошла стороной. На памяти у него остались натопленные избы, баньки с парной, податливые хозяйки, сало, консервы и водка взахлёб, у крыльца ковровые саночки с жеребцом, который грызёт удила и брызгает слюной.
Вот так, дорогой Борис Петрович!
Вы в своём письме называете город Белый эпохальным. А я бы сказал наоборот. Этот город — позор и горе, для многих тысяч наших солдат и офицеров. Вы, вероятно, судите по чужим словам о боях под Белым и в самом городе?
Кто из оставшихся в живых сейчас может назвать солдат, сержантов и офицеров сражавшихся в городе? Кто был в каменном подвале винного склада, где сейчас расположен Бельский заготпункт. Кто стоял на мельнице и держал оборону на Льнозаводе? Кто лежал в каменной часовне, переименованной Березином в кузницу, для благозвучия. Кто делал подкоп и бросался после взрыва на обломки и груды кирпича? Кто из под них вытаскивал немцев, ноги у которых торчали на поверхности. Сколько немцев похороненных живьём осталось в подвале? Как долго они стучали прикладами, извещая нас, что они ещё живы. И на какой день стихли их подземные, предсмертные стуки. Это нужно было слышать самому!
Кто стоял на шоссе Белый — Пушкари и держал танки и пехоту противника? Петру Иванычу однажды дали почитать книжку про войну. Оказалось, что на шоссе стоял какой-то еврей Минцер. Петя рассказал мне о прочитанной книге, а вот, как она называется, кто её автор, забыл. Вот какие чудеса бывают!
Кстати, танков было не двадцать восемь, а всего шесть.
Возможно, кто скажет, как велика была колона пленных, которую немцы прогнали по большаку из Белого на Смоленск? Кой кто из дивизии должны были видеть это. Где, например, находился Шершин, когда вынесли знамя дивизии? И почему он уехал из дивизии в первый же день начала разгрома её?
Незадолго до этого дивизию из 39 армии передали в 22-ю. На К.П. 22 армии, как я помню, состоялся такой разговор:
— Покажите мне хоть одно боеспособное подразделение вашей дивизии! — сказал Шершину Ком. армией |генерал Вострухов|.
— Может где с немцами воюет? — Где оно? Я вас, полковой комиссар, спрашиваю! — Что вы мне показываете знамя и горстку офицеров? — Они без документов, знаков различия и без оружия! — Это не гвардейцы! Это, сбежавший от своих солдат, сброд! — Их под трибунал отдавать нужно! — Дивизия ваша будет расформирована! По этому вопросу начальник штаба готовит специальное решение.
Вот как решалась судьба нашей дивизии, и в какой оборот попал тогда её комиссар полковник Шершин. Он прекрасно помнит этот разговор.
Вы, вероятно, не знаете почему не расформировали тогда дивизию. Такое подразделение было. Пулемётная рота полного состава, при полном вооружении с приданной ей пушкой сорокопяткой вела бои на большаке Белый — Пушкари. Я не буду описывать, как там на дороге всё было, это займёт много времени, по тому что в памяти, во время очень сильного эмоционального напряжения, остаётся всё до мельчайших подробностей.
Вам не пришлось, вероятно, наблюдать и такую сцену.
— Родной мой! Дай я тебя поцелую! Большего я сейчас сделать, для тебя не могу!
Вы, наверно, не знаете, кого тогда целовал и обнимал Шершин? И почему о Березине пустили неверный слух? Куда, например, девался нач. медсанбата с женой военврачом и кое кто из начальников служб штаба дивизии?
Я доложил тогда командующему армией |генералу Вострухову| обстановку и показал по оперативной карте основные направлена куда продвинулись немцы. В ходе боёв на большаке я тогда потерял один пулемётный расчёт. Прямое попадание бомбы пикировщика Ю-87 в пулемётный окоп.
Видите моя фамилия не Минцер и не Шминцер. Я русский человек и воевал на большаке Белый — Пушкари. Петр Иваныч тоже был в то время со мной. Так что есть свидетели, и мы с ним эти моменты иногда вспоминаем. Меня временно назначили комендантом штаба армии, с задачей охранять станковыми пулеметами район К.П. Я был в курсе всех событий того времени. По заданию штаба армии я ходил в разведку через болото за большак.
Город Белый это позор и предательство, а не эпохальная история подвигов гвардейцев. Но это была не эпопея разгрома только одной нашей дивизии, просчёт и предательство совершилось с расчётом на больший масштаб. 39 армия и 11 кав. корпус |прошли через горло у Белого, а| при разгроме Семнадцатой попали в котёл. Не буду описывать, что было потом. Хотя, об этом ничего не написано в книгах и военных мемуарах.
За кровавые следы на земле всегда следует расплата. Березин не погиб на Бельской земле, как этого хотели Шершин и другие. Кровавой правде нужно смотреть прямо в глаза, а не сочинять небылицы.
