Пу И - Последний император

Чэнь Баошэнь не являлся таким пессимистом, как Ши Сюй, не думал, как Шао Ин, только о сохранении "Льготных условий", но и не проявлял должного интереса к военным, как это делали молодые князья. Он вовсе не был против того, чтобы держать связь с военными, даже лично выезжал на коне к Фэн Юйсяну; он был также одним из инициаторов подготовки подарков военным. Однако наставник Чэнь никогда не возлагал надежд на военных и мечтал лишь о том времени, когда республике придет конец и "все вернется на свои прежние места".

Чэнь Баошэнь занимал всю мою душу. Но с появлением Джонстона мое отношение к нему несколько изменилось.

Р.Джонстон

Впервые я увидел иностранцев, когда императрица Лун Юй в последний раз принимала жен иностранных посланников. Меня поразил внешний облик этих иностранок, их одежда и особенно их глаза и волосы разных цветов и оттенков. Они казались мне уродливыми и страшными. Тогда я еще не видел иностранцев-мужчин. Первое представление о них сложилось у меня по иллюстрированным журналам: у всех над верхней губой были видны усики, на брюках — безукоризненно прямая складка, в руках — трость. Евнухи говорили, что усы у иностранцев настолько жесткие, что на концах их можно повесить фонарь, а их ноги настолько прямые, что в год восстания ихэтуаней один из сановников даже предложил императрице Цы Си новый способ ведения войны с ними: достаточно лишь свалить иностранцев бамбуковыми шестами, и они уже больше не смогут подняться. Трость в руке иностранца называли "палкой цивилизации", которая служила для того, чтобы бить людей. Мой наставник Чэнь Баошэнь бывал в Юго-Восточной Азии и повидал иностранцев. Его рассказы о поездках постепенно вытеснили из памяти легенды евнухов. Поэтому когда я узнал, что моим наставником будет иностранец, меня, четырнадцатилетнего мальчика, охватило любопытство и беспокойство.

Мистер Реджинальд Флеминг Джонстон был представлен мне 4 марта 1919 года во дворце Юйцингун моим отцом и китайскими наставниками. По этикету приема иностранных официальных лиц я сидел на троне; он поклонился мне. Я встал, поздоровался с ним за руку, после чего он снова поклонился и отступил назад. Когда он подошел опять, я ему поклонился — это предусматривала церемония поклонения ученика учителю. Затем в присутствии наставника Чжу Ифаня начался урок.

Наставник Джонстон не казался таким уж страшным. Его китайская речь была гладкой, и я понимал ее лучше, чем фуцзяньское произношение наставника Чэня и цзянсийский говор наставника Чжу. Джонстону тогда было лет сорок с небольшим, он казался старше моего отца, однако движения его были ловкими и быстрыми. Он держался настолько прямо, что я думал, не носит ли он под одеждой железный каркас, который поддерживает его. И хотя у Джонстона не было усов и трости, а ноги его могли свободно сгибаться, я всегда чувствовал некоторую скованность в его присутствии. Мне было особенно не по себе, когда я смотрел в его голубые глаза и на светлые, с проседью волосы.

После его появления прошел приблизительно месяц с лишним, когда однажды на занятиях, посмотрев на стоящего у стены евнуха, Джонстон с покрасневшим от злости лицом сказал мне по-китайски с сильным английским акцентом:

— Такое отношение ко мне Департамента двора непочтительно. Почему другие наставники ведут занятия без евнухов, а на моих занятиях они присутствуют? Мне это не нравится, и я скажу об этом президенту Сюю, ибо он меня сюда пригласил.

Джонстону незачем было идти к президенту. Цинский двор не смел его ничем обидеть, так как, приглашая стать моим наставником, двор прежде всего руководствовался соображением получить для меня надежного "телохранителя". Поэтому Джонстону достаточно было покраснеть, чтобы отец и сановники немедленно уступили. Мне казалось, что этот иностранец очень сердитый, и поначалу я прилежно занимался с ним английским языком, не смея поступать так же, как с китайскими наставниками, — начинал болтать, когда мне надоедало заниматься, а то и вовсе отпускал их.

Так продолжалось месяца два-три, а потом я стал замечать, что у Джонстона есть что-то общее с китайскими наставниками. На китайских наставников он походил не только тем, что почтительно называл меня "ваше величество". Когда мне надоедало заниматься, он, так же как и китайские наставники, отложив книгу в сторону, начинал о чем-либо рассказывать. По его предложению на уроках английского языка ко мне был приставлен соученик. И в этом Джонстон ничем не отличался от китайских наставников.

Это был типичный англичанин — магистр литературы Оксфордского университета. Во дворец он попал по рекомендации давнего сторонника иностранцев Ли Цзинмая (сына Ли Хунчжана). Официальное приглашение последовало после обращения Сюй Шичана в английскую миссию. Ранее Джонстон служил секретарем у английского генерал-губернатора в Гонконге, а до приглашения во дворец был административным главой английской концессии Вэйхайвэй. Как он сам говорил, за двадцать лет своего пребывания в Азии он объездил все провинции Китая, известные горы и реки, осмотрел все исторические памятники и достопримечательности. Он хорошо знал историю Китая, нравы и обычаи населения различных районов страны, изучал философию Конфуция, Мо-цзы, буддизм и даосизм и особенно любил древнюю китайскую поэзию. Я не знаю, сколько китайских классиков он прочел, но сам видел, что он читал танские стихи, покачивая головой, повышая и понижая голос и останавливаясь на цезурах, совсем как китайские наставники.

Как и мои китайские наставники, он считал за честь быть награжденным мною. Когда я ему пожаловал шарик первого класса, он специально сшил себе полный комплект придворной одежды цинского двора. В этой одежде он позировал перед фотокамерой, стоя у входа в свою загородную дачу в горах Сишань возле сделанной моей рукой надписи: "Кабинет, где наслаждаюсь безмолвными горами", а потом раздаривал эти фотографии родственникам и друзьям. Департамент двора снимал для этого холостяка в районе ворот Дианьмэнь дом в китайском стиле с четырьмя соединяющимися двориками, который Джонстон обставил строго, как жилище сановника Цинской династии. При входе, в нише ворот, можно было увидеть четыре надписи черными иероглифами по красному фону — так называемые надписи на воротах. По одну сторону было написано: "Компаньон дворца Юйцингун" и "Удостоен разрешения ездить на носилках с двумя носильщиками". На другой стороне надписи гласили: "Награжден шариком первого класса" и "Разрешено носить соболью куртку". Всякий раз, получая большую награду, он обязательно писал мне благодарственное письмо.

Джонстон придумал себе литературный псевдоним — Чжи Дао, использовав фразу из "Лунь Юй": "Ученик оттачивает свою волю в Дао". Вернувшись в Англию, в своем доме он в специальной комнате выставил подаренные мной вещи, свою дворцовую одежду, шапки и прочее. А на купленном для себя маленьком острове вывесил государственный флаг Маньчжоу-Го, стремясь выразить тем самым свою преданность китайскому императору. Однако сблизило нас, учителя и ученика, прежде всего его терпение. Этому вспыльчивому шотландцу, конечно, нелегко было с таким учеником, как я. Однажды Джонстон принес мне иностранный иллюстрированный журнал, содержащий фотографии, посвященные Первой мировой войне, в основном фотографии самолетов, танков и орудий союзных государств. Меня захватили эти новые "игрушки". Он увидел мою заинтересованность и, показывая фотографии, разъяснял мне, каково назначение танков, чьи самолеты лучше, как храбры солдаты союзных армий. Сначала я слушал с большим удовольствием, но, как всегда, через некоторое время мне это надоело. Я взял коробку для нюхательного табака, высыпал табак на стол и пальцем начал рисовать на нем цветочки. Ни слова не говоря, Джонстон убрал журналы и стал ждать, когда я закончу. Так он прождал до конца урока. В другой раз он принес мне заграничные конфеты. Красивая и легкая железная коробочка, серебряная бумажная обертка, фруктовый аромат конфет привели меня в восторг. Джонстон стал объяснять, как химическим способом получают этот аромат, рассказывал о том, как машины делают ровные квадратики конфет. Я ничего не понимал и не хотел понимать. Съев две конфеты, я вспомнил о муравьях и побежал во двор. Мне захотелось, чтобы и они отведали вкус химии и машин. Почтенный шотландец убрал конфеты и коробку и остался ждать меня.