Николай Амосов - Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга первая.

Жалко, что никто не проверил значение психического фактора в телесном старении. Геронтологи ограничиваются ссылками на художников и ученых, сохранивших интеллект и энергию до преклонного возраста. Увы, на крысах это проверить нельзя.

Может быть, мои дополнения (детренированность) к гипотезе старости, основанной на "накоплении помех" и адаптации к ним, - вздор? Не могу доказать противного. После моих книг и газетных статей получаю много писем - старики хвалят "режим", говорят - помолодели. Но это все в 60-70, очень редко - в 80 лет. Такой возраст и без режима встречается достаточно часто. Некоторые люди медленно старятся в силу хорошей наследственности. Поэтому пока нет чистоты опыта, нет статистики, доказывающей замедление старения в результате ограничений и нагрузок. Нужны специальные исследования, но нет надежды, что будут... Ученые-геронтологи сами стареют "по моде", и экспериментировать с большими ограничениями не хотят.

Каков же все-таки биологический возраст человека? Ученые не могут определить достоверно. Покойный профессор Урланис на основании анализа демографических статистик определил его: для мужчин - около 85 лет, для женщин - немного подольше. Не очень доказательно, поскольку сюда включились и "мода" и психология. Хотелось бы выжать из природы побольше. Житейские наблюдения показывают: до 70-75 - нормальные люди, после 80 - уже явные старики, быстро дряхлеют. Получается, что Урланис прав... Но никто из известных мне таких людей не соблюдал режима с молодого возраста. Живут за счет генов.

Перечитал, что написал, и представил впечатление читателя: "Ах, как он боится умереть! Готов истязаться, только бы жить..."

Ошибочное впечатление. Совсем нет животного страха, жизнь давно не кажется прекрасной и желанной, биологические потребности минимальные, стимулов маловато... Но интересно. Да и зачем прекращать эту штуку, если можно ее иметь недорогой ценой?

На этом можно кончить. Не буду цитировать знаменитых старцев, рекламировать специфические прелести старческого возраста. Почему-то они меня не утешают.

Дневник. 12 декабря

Пятница, полчетвертого ночи. Не могу спать и поэтому сел писать. Перегрузка, два тяжелых дня. Вчера были три операции, решил попробовать потри - старость наступает, времени нет. Правда, первая операция была "закрытая", без АИКа. У мальчика четырнадцати лет врожденное сообщение между коронарной артерией и полостью правого желудочка. Обычный диаметр коронарной артерии три миллиметра, а здесь все двадцать. Такая пульсирующая сосиска на поверхности желудочка, конец вливался в его полость. Много крови сбрасывалось. Пальцем ощущался сильный шум. Несколькими швами прошил это место, и шум исчез. Парень будет совершенно здоров. Без операции в будущем угрожала декомпенсация.

Второму больному протезировал митральный клапан, третьему - аортальный. Этот тоже был с врожденным пороком, мальчик двенадцати лет, худой и малорослый. Значительный риск, сердце очень большое. Но все прошло нормально. Оперировал семь часов, подождал, пока удалили трубки, и ушел спокойный. Было уже почти десять...

Вечером после удачных операций хорошо посидеть в кабинете. Привез туда свой старый приемник - музыка играет. Можно расслабиться, ни о чем не думать.

Сегодня операций нет. Обычные для пятницы дела. Неделя прошла прилично: пятьдесят две операции, две смерти. Сегодня буду их разбирать. Законные? Да, когда оперируется больной по крайним показаниям и умирает от осложнений, связанных с его тяжестью. Когда все делается правильно. Странно это звучит для непосвященного - "законная смерть".

Вспомнилось: как раз в эти дни декабря в 1951 году состоялся мой бенефис и посвящение в настоящие хирурги. Было это на третьей конференции по грудной хирургии. Я, никому не известный Амосов из Брянска, заявил аж два доклада: по резекции легких при гнойных заболеваниях и при туберкулезе. Их приняли, дали по десять минут. Заседания шли в институте акушерства на Пироговской. Оба доклада состоялись в один день. Очень волновался, читал по тексту, показывал нарисованные таблицы и совсем плохие слайды, лучше сделать не смогли. Мои материалы были самые большие и результаты самые лучшие из всех представленных. (Доклады не сохранились, но по туберкулезу было что-то около ста пятидесяти резекций с двумя процентами смертности, по гнойным - близко к ста и четыре-пять процентов смертности.) Получил аплодисменты.

После заседания Александр Николаевич Бакулев подозвал меня. Помню слова:

- Хорошая диссертация могла бы получиться...

Он думал, я еще не кандидат. Сказал ему, что уже написана и перепечатана докторская по туберкулезу, но боюсь подавать - провалят.

- Приносите завтра ко мне в клинику. В десять часов.

Утром я сидел в коридорчике перед вешалкой в 1-й Градской больнице, пришел пораньше. Вдруг вижу: входят с улицы два блестящих генерала, один - морской, это Александр Васильевич Мельников, другой - общемедицинский, Петр Андреевич Куприянов, академик. Сижу. Они проходят и вдруг останавливаются передо мной и здороваются. Я вскочил, удивленный. Руки пожали, поздравили с блестящими результатами. В этот момент я понял: признали хирургом. Такова уж наша специальность - если честно выдал продукцию, то тебя оценят, неважно, академик ты или просто врач.

В десять пропустили меня к Бакулеву.

Обстановка кабинета была бедновата, наверное, то, что осталось от Сергея Ивановича Спасокукоцкого. Второй профессор имел стол тут же. Такой демократии теперь не увидишь. Бакулев был уже президентом Медицинской академии.

Принял меня довольно сухо, разговоров не вел, взял диссертацию, обещал за месяц прочитать и сообщить результат.

Слово свое сдержал. Вызвал к себе, вернул рукопись, сказал, что годится. Замечания на полях. Действительно прочитал, оставил много карандашных пометок. С раздражением зачеркивал превосходные степени "отлично", "замечательно". Велел явиться, когда перепечатаю начисто, чтобы определить, где защищать.

Осенью я пришел. В кабинете сидел Ефим Львович Березов, они были старые друзья - у Спасокукоцкого вместе работали. Решили, что нужно в Горький подавать. Березов обещал быть оппонентом, другим пригласить Льва Константиновича Богуша, третьим - Бориса Алексеевича Королева. Вот какие знаменитости благословляли мои диссертации! (На кандидатской оппонентом был президент Академии медицинских наук Николай Николаевич Блохин.)

Воспоминания. Любовь

Когда начинал писать, казалось, все забыл. Потом пришло прояснение: последовательность событий, чувства. А вот слов нет, факт и содержание важных разговоров - да, но не фразы. Их нужно выдумывать, но мне не хочется.