Николай II. Бремя самодержца. Документы, письма, дневники, фотографии Государственного архива Российской Федерации - Коллектив авторов
6 сентября
Выехали чудным утром в 8час. на маневры в окрестностях Реймса. Я был верхом и много скакал по отличным полям, подъезжая близко к войскам. Маневр был интересен и прекрасно исполнен войсками генер[ала] Брюжера[445]. С форта «Френ» видели атаку его и захват открытою силою. Затем переехали на другой холм; оттуда видели наступление остальных корпусов на Реймсскую укрепленную позицию. Завтракали на форте «Витри», казематы которого были красиво и удобно переделаны в роскошные комнаты. Поехали в экипажах с артиллерийской запряжкой в гор. Реймс. Вдоль всего пути в 7 килом[етров] стояли маневрировавшие войска – все в отличном виде. Встреча в городе была такая же радушная, как во всех деревнях, через кот[орые] мы проезжали. Заехали в Hôtel de ville и затем посетили знаменитый Реймсский собор. В 6ч. уexали, на два часа позже предположенного, и возвратились в Компьен довольные виденным. Обедали вдвоем. Имели большое удовольствие видеть «нашего друга»[446], кот[орый] приехал навестить нас из Лиона!
1902
Великая княгиня Елизавета Федоровна призывает Николая II положить конец террору. Редкое общение с матерью императрицей Марией Федоровной. Недовольство великой княгини Елизаветы Федоровны ростом влияния месье Филлипа на царскую чету. Ложная беременность императрицы. Женитьба великого князя Павла Александровича без разрешения Николая II
Дневник Николая II
2 марта. С.-Петербург
В 9 час. поехали к обедне в Аничков и причастились Св. Тайн. С каким новым, еще более отрадным чувством мы оба приступили к этому великому таинству, после всего, что произошло в прошлом году, после многих бесед и откровений нашего «друга».
Письмо великой княгини Елизаветы Федоровны Николаю II
3 апреля. Москва
<…> Дорогой Ники, ради Бога, будь теперь энергичнее, ведь может случиться еще не одна смерть 82 – положи конец этому террору – прости, что я пишу прямо, без обиняков, и это выглядит так, будто я тебе что-то диктую, я не жду, что ты поступишь, как я скажу. Я говорю это только на случай, если эти мысли будут тебе полезны. Я могла бы прямо предложить тебе нового министра [внутренних дел], ведь каждый день промедления наносит вред – почему бы не Плеве, у него есть опыт, и он честен. Не будь так мягок – все думают, что ты колеблешься и проявляешь слабость, о тебе больше не говорят, как о человеке добром, от этого особенно горько моему сердцу.
Боюсь, должна поступить жестоко и сказать больше – посмотри, дорогой: после смерти Боголепова[447], 83 ты взял Ванновского[448], и все радовались, надеясь, что под твоим руководством он будет проявлять строгость, но он попал под влияние дурного человека и результатом стала слабость – в Трепова[449] стреляли 84 вскоре после того, как ты изменил свое превосходное твердое решение о Сибири – впечатление было, что ты снова сдаешься 85. Ты видишь теперь, что я имею в виду, и дурные люди торжествуют, объясняя все это именно так, и так оно выглядит на самом деле – отмененное твердое решение хуже, чем никакое, оно становится роковым, а теперь новая печаль – о, разве действительно невозможно судить этих скотов военно-полевым судом? Пусть вся Россия узнает, что такие преступления караются смертью, если хотят отмены смертной казни, пусть прежде всего убийцы не убивают, «plus d’arrêts de mort, bien alors que les assassins commencent»[450] – отчего ты не посоветуешься с умными людьми, которые верно служат тебе – Плеве, Муравьевым[451], Зенгером[452], Победоносцевым[453], Владимиром и др., а если ты думаешь, что Сергей может помочь, можно написать и ему.
Письмо великой княгини Ксении Александровны Николаю II
4 апреля. Ай-Тодор
Грустно, что у тебя нет друга или близкого человека, который мог бы всегда, когда надо, дать хороший совет и вообще быть полезным и к которому ты бы имел полное доверие.
Не сердись, прошу тебя, за то, что пишу откровенно, но мне никогда не удается с тобою поговорить по душе – мы ведь так мало видимся, и потому пользуюсь этим разом, чтобы наконец высказаться. С Мамá ты так редко говоришь, а ей это, я знаю, очень тяжело. Ей всегда кажется, что ты избегаешь разговоров с нею, и выходит то, что она молчит, молчит, все терпит и, наконец, когда уже становится невмоготу – она разом выкладывает все, что у нее накопилось на душе за долгое время – торопится, не успевает все сказать, это ее расстраивает и она чувствует, что и тебя этим расстраивает. После таких разговоров она не чувствует полного удовлетворения и ждет следующего раза. Я хочу этим сказать, что тебе бы следовало с нею чаще самому заговаривать и этим самым облегчить и себе, и ей. Единственное место, где вы можете больше видеться, – это в Петергофе, – но как-то выходит всегда так, что и там ты редко видишь Мамá одну. Когда ты приходишь, у нее непременно все сидят и никакого разговора быть не может.
Письмо императрицы Александры Федоровны Николаю II
22 июля. Петергоф
Мой возлюбленный, твой милый старик отдаст тебе эти строки, прежде чем ты ляжешь спать. Ужасно отпускать тебя одного, зная, какие заботы ожидают тебя. Но рядом с тобой будет наш дорогой Друг[454], он поможет тебе отвечать на вопросы Вильгельма. Будь дружелюбен и строг, чтобы он понял, что не смеет с тобой шутить, и пусть научится уважать и бояться тебя – это главное. Как я хотела бы быть с тобой.
23 июля
Мы объехали вокруг Александровского парка, и все это время Элла нападала на меня насчет нашего Друга. Я сохраняла полное спокойствие и отвечала уклончиво, особенно после того, как она сказала, что хочет добраться до сути. Она слышала о нем много дурного, что ему нельзя доверять. Я не стала спрашивать, что говорят, а объяснила, что все это от зависти и назойливого любопытства. Она сказала, все покрыто такой тайной. Я сказала, нет, мы делали все открыто, в нашем положении ничего и невозможно скрыть, ведь мы живем на виду у всего мира. Что весь их дом знает его, он ест вместе со всеми и вовсе не скрывается. Часто ли мы виделись с ним? Да, несколько раз. Я упорно стояла на истории с исцелением.
