Константин Симонов - Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)

Речь шла об одном из тех рапортов, которые кто только не подавал тут, в Заполярье, - о переводе на Западный фронт, под Москву. Из офицеров морской разведки тоже чуть не половина подала рапорты о переводе в бригады морской пехоты. Но пока что согласие дали одному Рындину - то ли потому, что он коренной москвич и нажал на это в своем рапорте, то ли ему, как всегда, повезло.

- Все верно. Соврал. Рад! - сказал Рындин. - Тем более что напоследок успеваю сходить еще и в эту операцию. Вчера считал, что уже не успею.

- А погода, по-моему, сегодня даже хуже, чем вчера, - оторвав руку от поручня, чтобы вытереть лицо, и чуть не вылетев за борт, сказал Лопатин. Ему хотелось узнать, почему их четыре дня подряд не выпускали из-за погоды, а сегодня вдруг выпустили. Каждое утро он сдавал в сейф свои документы, а вечером брал обратно. Хочешь не хочешь, а такие ежедневные "туда-сюда" трепали нервы.

- Да разве в погоде было дело, - рассмеялся Рындин. - Это вам травили, для порядка. Добро не из-за погоды не давали, а потому, что агентурная не подтверждала смены гарнизона. А сегодня подтвердила. Там, на мысу, у них батарея с ротой прикрытия. Агентурная сообщила, что вчера они все вывели, кроме патрулей. Вот и ловим момент, пока смена не пришла. Застать там сто человек или десять - большая разница.

"Черт бы вас драл, - подумал Лопатин. - Или бы не брали, или бы говорили все как есть".

Рындин почувствовал его досаду. Он вообще был странный человек - этот Рындин: то чурбан чурбаном, а то сверхчуткая мембрана.

- Я уже шумел про вас начальству, - сказал он, приблизив к Лопатину свое толстое мокрое лицо и круглым жестом, как кошка лапой, стирая с него брызги. - Зачем морочите голову? Введите в курс дела. Но разве он послушает?

Речь шла о начальнике морской разведки, капитане первого ранга Сидорине - человеке спокойном, вежливом и до такой степени застегнутом на все пуговицы морских уставов, что шуметь в его присутствии было все равно что кричать в церкви. Даже Рындин, умеряя босяцкий характер, говорил при нем в пол своего голоса, то есть как все остальные люди.

- Он у нас сам себя на ночь запечатывает, - перебарывая крепчавший ветер, крикнул Рындин в самое ухо Лопатину. - А вы хотите, чтоб он заранее всю подноготную! Тем более вы, оказывается, беспартийный. А почему вы беспартийный? Можете мне объяснить без разных ваших интеллигентских штучек? Как-никак на диверсию идем.

- А чего вы ко мне пристали? - сказал Лопатин. - Когда будете мне рекомендацию писать, тогда и расскажу без интеллигентских штучек. А пока обойдетесь.

Рындин расхохотался. Он любил, когда ему давали отпор. Не обиделся и сейчас.

- Вижу, вы в хорошем настроении, - с удовольствием глядя на его веселую круглую рожу, сказал Лопатин, вернее, крикнул.

Ветер был такой, что не кричать было нельзя.

- В замечательном, - весело заорал Рындин и попробовал заголосить одну из своих фальшивых арий, но волна влепила ему в открытый рот пол-литра воды, и он долго отплевывался, хохоча и ругаясь. Потом перегнулся над поручнем и хрипло, так, что Лопатин еле расслышал, сказал: - Ступайте в кубрик. Сейчас будет паршивая картина.

Лопатин не сразу понял, почему он должен уходить.

- Идите от меня к черту. Совесть у вас есть? - крикнул Рындин и сломался пополам над поручнем. Его рвало.

Лопатин спустился в кубрик морского охотника, до отказа забитый людьми.

Когда в такой тесный кораблик влезает сверх комплекта еще двадцать человек, как их ни рассовывай, ступить все равно некуда.

Иноземцев сидел на краешке скамейки, держа на коленях маленькую походную доску с втыкающимися фигурками, и сам с собой играл в шахматы. Лопатин уже не раз видел до этого Иноземцева, но все никак не мог привыкнуть к его лицу: месяц назад ему в рукопашной схватке прострелили из парабеллума нос. Пуля прошла навылет, и по сторонам носа у него было два темных круглых пятна.

Разведчики потеснились и очистили Лопатину место рядом с капитан-лейтенантом.

- Как там майор береговой службы? - спросил Иноземцев, подняв на Лопатина свои глубокие угрюмые глаза. - Уже травит или пока обошлось?

Он, как успел заметить Лопатин, недолюбливал Рындина, а сегодня вдобавок был недоволен, что тот - уже одной ногой в Москве - навязался идти в операцию.

Рындин, хотя и любил говорить о себе, что он моряк, на самом деле никогда не принадлежал к плавсоставу и бессильно злился, когда Иноземцев, подчеркивая это, называл его по всей форме - товарищ майор береговой службы.

Иноземцев, наоборот, как Лопатин узнал не от него, а от других, всегда плавал. А в разведку попал три месяца назад. Его подводную лодку в первые дни войны забросали глубинными бомбами, и он, единственный из всего экипажа, вернулся с того света и месяц лежал в госпитале, синий, как покойник. Новой лодки ему не дали - не было, и он пошел в морскую разведку, специализируясь на диверсиях и проводя их одну за другой с жестокостью, редкой даже среди разведчиков. На этой почве они, кажется, впервые и схлестнулись с Рындиным во время одной из операций - брать или не брать с собой пленных? Иноземцев командовал этой диверсионной группой, но Рындин был старшим, и последнее слово осталось за ним. С тех пор Иноземцев не любил ходить с ним в операции. Так говорили Лопатину, и это было похоже на правду.

- Как, сыграем? - спросил Лопатин.

- Не хочу. Скучно! - сказал Иноземцев. - Все равно выиграете. Думаете, я забыл, как вы меня шесть раз обставили в первый день знакомства?

- А я дам вам фору.

- А я фору не возьму у самого господа бога, - сказал Иноземцев и вдруг спросил: - Не укачиваетесь?

- Пока что нет, - сказал Лопатин, не став добавлять, что за свою жизнь довольно много плавал, в том числе и здесь, на севере.

- Рындина, если больше трех баллов, выворачивает, как барышню, - сказал Иноземцев. - Будь я на его месте, давно бы не выдержал, пошел в пехоту.

- Вот он и пошел, - пошутил Лопатин.

Но Иноземцев шутки не принял:

- Откуда вы взяли? Вовсе он не поэтому!

Оказывается, капитан-лейтенант Иноземцев был справедлив.

Справедливость начинается с готовности отдать должное тем, кого не любим.

- А вы чего пошли с нами? - спросил он Лопатина, после того как новая волна два раза - туда и сюда - повалила их друг на друга.

Рындина забавляло, что с ним идет в операцию корреспондент.

А этого, кажется, раздражало.

- Получил такое приказание от редактора, - не вдаваясь в подробности, ответил Лопатин.

- Тогда другое дело, - сказал Иноземцев, и Лопатин понял, что капитан-лейтенант удовлетворен его объяснением и теперь будет лучше относиться к нему.

- Сколько нам еще ходу?

- При такой волне до места еще часа три с половиной, - подумав, сказал Иноземцев. - Но мы высадимся на пятнадцать километров дальше нашей точки. Под самым носом у них нельзя. Считайте, четыре часа до высадки, а потом пятнадцать километров пешком. Сколько вам лет? - За этим вопросом было подозрение - не станет ли он, Лопатин, для них обузой, пока они будут идти эти пятнадцать километров пешком.