Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

Его били, норовя попасть в голову, в грудь, живот, пах. Били кулаками и ногами. Слышались глухие удары, тяжкие дыхания и вскрики вошедших в раж истязателей.

Берия, отойдя к зарешеченному окну, с отрешенным видом глядел через стекло: он словно бы отсутствовал.

— Что же вы делаете! — прохрипел вдруг Василий Константинович, закрыв рукой лицо. — За что?

Побои прекратились, и истязатели отступили. Берия оглянулся. Маршал тяжело поднялся с пола. Лицо его было залито кровью, рука протянута и на ладони лежало что-то округлое, скользкое.

— Что это? Что показываешь? Ты говори!

— За что же, сволочи, выбили глаз?.. За что мучения? Сволочи! Подлецы!

— Оскорбляешь?

В руках Берии холодно блеснул металл пистолета. Прогремел, заставивший всех вздрогнуть, выстрел. Пуля точно угодила в сердце, оборвав жизнь Маршала Советского Союза…

В тот же день был составлен акт о кончине. Его подписали судебно-медицинский эксперт Семеновский и военный врач Смолтуев. В акте указывалось: «Смерть наступила внезапно от болезненных причин: от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза. Тромб этот образовался в результате недостаточной деятельности сердца на почве общего атеросклероза… Все остальное — кожа, кости, органы, шея, грудина и ребра целы…»

Кто сейчас опровергнет этот документ? Свидетелей давно уже нет, ни одного. Их поглотила Лета. Но память о маршале жива.

Б. М. Шапошников

1882–1945

На суде находился и начальник Генерального штаба, командарм 1-го ранга Борис Михайлович Шапошников. Чтобы поддержать реноме заседателя, он даже задал два или три малозначимых вопроса подсудимым.

О его дальнейшей судьбе после того позорного судилища автору этой книги рассказал сподвижник будущего маршала Аркадий Федорович Хренов — генерал-полковник инженерных войск, Герой Советского Союза.

С ним я встретился в Лодейном Поле — небольшом городке на реке Свирь, где еще в петровские времена на верфях ладили корветы да фрегаты для российского флота. В городе проходили юбилейные торжества и туда съехались участники форсирования реки в 1944 году. Генерал Хренов в войну возглавлял инженерную службу Карельского фронта, а мне, лейтенанту, командиру роты, пришлось форсировать на утлой лодке простреливаемую вдоль и поперек полноводную Свирь.

Потом мы встречались не раз, и генерал рассказывал много нового, интересного. За свою долгую службу он побывал на высоких постах, встречался с большими людьми и был умелым рассказчиком.

Он участвовал в финской войне, защищал Одессу, Севастополь, Керчь, Волховские рубежи, Ленинград, Карелию, Дальний Восток.

Вспоминается последняя встреча. В телефоне услышал знакомый баритон.

— Так вы в Москве? Тогда приезжайте, завтра же, непременно! А я недавно выбрался из госпиталя, лежал с переломом руки.

В назначенное время я сошел на указанной остановке проспекта. Дверь отворил сам Аркадий Федорович. Небольшого роста, сильно сдавший, но с угадываемой армейской выправкой в свои восемьдесят шесть лет.

Вначале разговор зашел о его книге, которую он незадолго до того прислал мне. Посетовал на издательство, что сильно урезали, и многое не вошло в книгу.

— Войдет во вторую, — попытался я его успокоить.

— Поздно писать. Все, что мог, сделал.

Вспоминали эпизоды форсирования Свири, рассматривали фотографии. Запомнилась одна: солдат в полном снаряжении и в каске ухватился за борт перевернутой лодки, а течение гонит его. В глазах непередаваемое, пальцы судорожно сжаты, намертво вцепились в спасительный выступ посудины.

— Кто это? — спросил я, вглядываясь в глаза солдата.

— Телефонист. Наводил линию, а взрывом лодку перевернуло. Он даже катушку с проводом не успел сбросить с плеч. Видите, у него лямка.

— Спасли?

— Спасли. Даже к медали представили. А вы-то сами как переправлялись?

— Налегке: автомат, пистолет, еще пара гранат на поясном ремне, да командирская сумка.

— А противогаз?

— Их приказали сдать старшине. Иначе бы побросали.

Генерал понимающе улыбнулся, покачал головой.

Разговор зашел о маршале Толбухине, командовавшем фронтом на Миусе. Я спросил: знал ли он его?

— Тюню? А как же!

— Тюню? — не понял я. — Какого Тюню?

Он улыбнулся.

— В старину так ласково называли детей с именем Федор. Вот и его так называли, нашего Федора Ивановича. Мы с ним служили в одном батальоне.

Потом вспомнили генерала Хозина, под начальством которого мне довелось служить. Он и его хорошо знал.

— Михаила Семеновича помню по Ленинграду, он командовал военным округом, а я был начальником инженерной службы, имел звание комбрига, носил по ромбу на петлицах. До Хозина командующим Ленинградским округом был Борис Михайлович Шапошников. В мае 1937 года он убыл в Москву, принял Генеральный штаб, а Хозин вступил в командование Ленинградским округом…

Он неожиданно замолчал, будто споткнулся обо что-то незримое, тяжело вздохнул. После затянувшейся паузы продолжил глухим голосом:

— Тревожное, более того, смутное было время. Многое пришлось пережить, особенно начальникам, высоким чинам. Вы же помните, Наверное, что тогда суд был над Тухачевским и другими военачальниками, и коса Ежова работала во всю. Тогда уже и маршала Блюхера забрали и Егорова. И даже затеяли дело против Шапошникова…

— Бориса Михайловича?

— Именно!

— Но он же входил в состав военной коллегии, когда судили Тухачевского, — сказал я.

— Совершенно верно, входил, а на следующий год их всех, за исключением Буденного, арестовали.

— А Шапошникова?

— К Борису Михайловичу подбирались и тоже шили дело. Об этом он знал. Чесались по нем руки у Ежова.

Ежов в то время возглавлял НКВД и усердствовал вовсю перед Сталиным, стараясь доказать свою преданность.

— Борис Михайлович Шапошников в военных кругах занимал особое положение, — продолжал рассказ Аркадий Федорович. — Большинство военачальников родились и мужали в годы гражданской войны, военного образования не имели. А Шапошников — царский полковник Генерального штаба, военное дело знал в совершенстве, лучший штабник, не чета наркому Ворошилову. В первой мировой войне он занимал высокие посты в больших штабах, командовал дивизией. Перейдя на службу в Красную Армию, возглавил оперативное управление Полевого штаба Реввоенсовета Республики. По сути, его рукой разрабатывались главные стратегические операции. Таких военспецов, как Борис Михайлович, было немного. Раз-два и обчелся. Был Сергей Сергеевич Каменев, Вацетис, Шорин, Егоров. Даже Тухачевский не шел в сравнение, он-то всего-навсего поручик. Поэтому к военспецам не питали добрых чувств, относились настороженно, словно бы терпели до времени. И такое время в 1937 году наступило.