Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

«…тема трактована статично, крайне поверхностно и односторонне. К тому же её фантастика до крайности отвлечена, абстрактна, бескровна…

Спектакль неинтересен настолько, что писать о нём трудно, зритель остаётся эмоционально не заряженным и с холодным равнодушием следит за действием, самый ход которого местами не ясен».

На следующий день «Красная газета» высказалась о «Бане» вновь:

«Спектакль, вместо разъяснений зрителю замысла Маяковского, лишь затемнил в итоге основную тему и остался лоскутно-пёстрым, нелепо шумным, чрезмерно затянутым и малопонятным спектаклем».

3 февраля со своими критическими замечаниями выступила «Ленинградская правда», больно ударив и по режиссёру и по драматургу:

«Пытаясь вскрыть бюрократизм, Маяковский в своей пьесе вывел штампованных, ходульных, давным-давно уже под напором нашей действительности перекрасившихся бюрократов…

Драматический театр Госнардома (постановщик В.Люце) оказался настолько неизобретательным, настолько неспособным преодолеть авторские погрешности, что он имевшиеся у автора ошибки только усугубил…

Спектакль получился неинтересный, скучный».

Узнав о неудаче спектакля, Маяковский написал его постановщику:

«Милый Люце.

Слышал о каких-то неладах с «Баней».

Очень прошу Вас всё рассказать Лили Юрьевне, можете смело переговариваться, как со мной, по всем пунктам. Если я для чего-нибудь нужен, позвоните – постараюсь явиться.

Привет.

Вл. Маяковский.

2/II -30 г.»

Их этого письма явно следует, что 2 февраля Лили Брик находилась в Ленинграде. Запомним это! Тем более что она записала в дневнике 3 февраля про ленинградский спектакль:

«Никто пьесу не снимает, только публика не ходит и газеты ругают. Велосипедкин вместо – я туда по партийному билету пройду – говорит: по трамвайному. Так „попросили“… Постановка талантливая, но недоделанная (в один месяц пришлось сделать)».

А поток критики в адрес спектакля не ослабевал. 5 февраля свой голос подала ленинградская газета «Смена»:

«На „Бане“ Маяковского в Народном доме скучно. Сидишь и ждёшь, скоро ли кончится…

Зритель холоден, как лёд. И зритель скучает. Кто виноват? Прежде всего автор… Тема «Бани» – бюрократизм – взята крайне примитивно и убого… Никакая фантастика не спасёт политическую пустышку».

В тот же день вышла критическая статья и в журнале «Рабочий и театр», больно ударявшая опять же по Маяковскому:

«Драма Маяковского – пьеса, задуманная интересно, но сделанная халтурно. Небрежно сделанная помесь заплёванных фельдфебельских анекдотов о „Луях 14-х“, дешёвых каламбуров, рубленой прозы гимназических утопий и недостаточно усвоенной занимательной науки… Почти все персонажи „Бани“ штампованы, стёртые пятаки».

Критика была настолько дружной и настолько направленной против драматурга, что вновь возникает предположение о её организованности. Кем? Аграновым и Бриками?

Но Маяковскому в этот момент было уже не до ленинградского спектакля – в самом начале февраля в Москве открывалась юбилейная выставка «20 лет работы».

Итог двадцатилетия

Павел Лавут:

«Мы просили предоставить выставке сто квадратных метров площади сроком на один месяц, начиная с 10 декабря. Открытие же по не зависящим от нас причинам отодвинулось до 1 февраля 1930 года.

В конце концов, нам выделили три комнаты в клубе писателей (поначалу – две, а затем добились третьей).

В недельный срок типографии не брались отпечатать каталог, и пришлось прибегнуть к стеклографии».

А по Москве уже были развешаны красочные афиши:

«Федерация Советских писателей

Революционный фронт искусств (Реф)

Клуб писателей (ул. Воровского, 52)

1 февраля открывается выставка

20 ЛЕТ РАБОТЫ МАЯКОВ СКОГО…

Выставка продлится 15 дней. На выставке:

Объединения работников Рефа

(аудитория)

Выступления Маяковского

Выставка открыта ежедневно с 12 до 5 ч. 30 мин.

ВХОД-ВСЕМ!

(бесплатно)»

Научный сотрудник Государственного литературного музея Артемий Бромберг:

«Поэт В.А. Луговской, заведывавший тогда Клубом писателей, уехал, и никто его не заменял. Маяковскому приходилось туго, неожиданных препятствий нужно было преодолевать множество.

Вот подходит к Маяковскому комендант здания и просит освободить помещение «на один вечер», так как здесь должно состояться «важное заседание». Маяковский молчит несколько мгновений и потом начинает громить Клуб.

– Вы не любите, когда я ругаюсь. А что мне делать?.. Луговской уехал «на два дня», и вот уже два месяца его нет, и ни от кого здесь не добьёшься толку!

Его голос гремит по всему зданию:

– Я вам заявляю: ни один человек сюда не войдёт, пока всё не будет на своих местах. Никаких заседаний! Никаких разговоров больше!

Он говорит и говорит до тех пор, пока не убеждается, что действительно до открытия выставки в три отведённые под неё зала не посмеет войти ни один посторонний человек!»

Павел Лавут:

«В горячие дни оформления выставки изредка приходили друзья поэта, но они больше смотрели, нежели работали».

Артемий Бромберг:

«Заметив завхоза, Маяковский переносит огонь на новую цель:

– Что это за вешалка в клубе? Что можно сделать с такой вешалкой? Когда приедет Луговской? Вы здесь завхоз? О чём вы думаете? Почему у вас нет вешалки?

– Владимир Владимирович, – лепечет завхоз, – у нас же есть вешалка. Вы знаете.

– Нет у вас вешалки!

Вбегает Павел Ильич Лавут:

– Владимир Владимирович, ГИЗ не даёт витрины. Заменим? – начинает он сразу. – Может обойдёмся без витрин?

– Павел Ильич! – тихо произносит Маяковский.

И Павел Ильич уходит.

Каждый раз с появлением Маяковского работа становится энергичнее. Художник веселее «колдует» над текстом, добровольцы, помогающие Маяковскому, быстрее подклеивают плакаты. Оживает завхоз. Владимир Владимирович диктует тексты для надписей, спорит с комендантом, каждому даёт работу».

31 декабря в дневнике Лили Брик появилась запись, в которой упомянута комиссия, избранная на одном из заседаний Рефа для руководства подготовкой выставки: