Юнг и Паули - Дэвид Линдорф
Во сне говорилось о гексаграммах И Цзин[332]. Это обеспокоило Паули, поскольку, хотя он и находил синхронистичные ответы Книги Перемен поучительными, она, как принадлежность Востока, оставалась чуждой для убеждённого западника, каким он себя считал. Как противоположность И Цзин, голос представляет Паули изображение, содержащее в себе число четыре и скрытую тройку в шестёрке. Это подтвердило интуитивное ощущение Паули, что проблему 3-4 можно решить, лишь прожив тройку и четвёрку одновременно, то есть в связи с динамическим аспектом самости. «Иррациональное» отношение диагоналей к сторонам квадрата (математическим языком) символизировало посыл, что взгляда на реальность «3-4» невозможно достичь при помощи одного лишь рационального мышления.
Фон Франц, годы спустя написавшая исследование «чисел и времени», в своём труде упоминает сон о диагоналях в контексте 3 и 4, замечая, что тройка, или тринитарное мышление, представляет динамический процесс мышления, который протекает во времени линейно и приводит к конкретному результату — догме, например, не имеющей абсолютного веса. Напротив, четыре, или кватернарное мышление, развивается «более умеренно [основываясь на архетипических концептах]. … Человек осознаёт, что бессознательные предположения отражают как внутреннюю, так и внешнюю реальность, но одновременно понимает и то, что при прохождении через сознание они переводятся на ограниченный, привязанный ко времени язык»[333].
Примером этого процесса служит мышление Паули. Он пришёл к пониманию того, что кватернарное мировоззрение также включает Эрос (четвёртое кольцо), важный не только для решения психофизической проблемы, но и, в не меньшей степени, для его личной жизни. «Танец диагоналей» выдвинул проблему тройки и четвёрки на более высокий уровень, где самость — уже не статичный, а живой символ.
В письме к фон Франц (12 ноября 1953) Паули поднял проблему, заботившую Юнга — об историческом главенстве маскулинного бога. Но Юнг фокусировался на влиянии христианства на формирование патриархального божественного образа, тогда как Паули нашёл его дохристианские источники. Он обратил внимание, что гороскоп, состоящий из двенадцати частей, происходит из вавилонского культа Луны, изначально обращённого к женственности. Это поклонение луне подверглось персидскому влиянию в третьем веке до н.э., и приоритет захватило солнце, за чем последовала маскулинная переориентация культуры. «Рабочей гипотезой» Паули было то, что «вавилонский гороскоп, обошедший весь мир, выражает особое сознательное мировоззрение патриархальной эпохи». Астрология, какой мы её знаем сегодня, иллюстрирует этот уклон. Для Паули это означало, что число 12, как отражающее маскулинно ориентированный вавилонский гороскоп, число тринитарное, а не кватернарное. Здесь и лежит неполноценность этого числа, которую Паули прочувствовал интуитивно.
Таким образом, число 12 оказалось незаконченным не только с позиции западной культуры, но и в том, что касалось отношений Паули со светлой и тёмной анимами. Он предположил, что первоначальный способ его общения с этими анимами сравним с умонастроением, приведшим к созданию атомной бомбы. Влияние интеллектуальной вдохновительницы — светлой анимы — оказалось опасным, тогда как тёмная анима представляла путь к спасению. Примеряя этот подход на мировую сцену, он писал: «Лишь хтоническая мудрость Софии (тёмной в не меньшей степени, чем светлой)» способна компенсировать рациональный [ум], обратившийся ко злу».
Сводя физику с биологией и парапсихологией, как предложено в «Лекции незнакомцам» (глава 10), Паули надеялся, что вовлечение материи на высшем уровне приведёт учёного к высшему сознанию. Именно хтоническая мудрость приведёт к Срединному Царству, в котором будет существовать симметричная связь между светом и тьмой, как в символе инь-ян, и резкие различия между матриархатом и патриархатом сгладятся.
Паули вспомнил «прекрасное письмо» Юнга от 24 октября, в котором последний высказал ту же идею, подняв психе в среднее положение между телом и духом и открыв таким образом два и более пути к unus mundus. Это успокоило разочарование Паули в отношении Юнга к Вознесению Марии, поскольку означало, что спасение возможно найти не только в небесах. Идеи, которые Паули развил в двух письмах к фон Франц, продолжали настроение, возникшее в Уроке игры на фортепьяно. Паули чувствовал начало того, что называл «великой трансформацией».
Нет сведений о том, сообщил ли Паули Юнгу об Уроке игры на фортепьяно и последовавших за ним размышлениях. Однако похоже, что он воспринял Урок как нечто очень личное. Годы спустя фон Франц писала, что после возвращения Паули из Америки он отказался обсуждать с ней эту тему. Вскоре, сообщает она, Паули неожиданно прекратил общение с ней[334].
Фон Франц критично отнеслась к Уроку, утверждая, что он вызвал у неё чувство беспокойства. Она считала, что он написан слишком сознательно для активного воображения. В частности, она полагала, что Паули следовало противостоять Мастеру, «который, похоже, оказался заключён в кольце i»[335]. Вопрос о том, стоит ли воспринимать кольцо i как сосуд или же как ловушку, остаётся открытым, как и в случае с любым символом. Паули не предложил своего толкования. Однако энергия, которую он получил из Урока, позволяет предположить, что для него кольцо i было символом целостности, содержащим суть психофизической проблемы, и этот символ побудил его продолжать поиск.
Глава 12. Освобождающий опыт единства: Единство сущности
Эти позиции [рациональная и иррациональная] всегда будут сосуществовать в человеческой душе, и каждая будет нести в себе другую как зародыш собственной противоположности.
Вольфганг Паули
Нам ничего не известно о переписке Юнга и Паули в 1953-1955 годах. Юнг в это время завершал огромную работу Mysterium Coniunctionis[336], над которой корпел десять лет. Паули, в свою очередь, был занят выражением своих философских идей в серии эссе[337]. Краткий обзор двух из них представлен в этой главе. Урок игры на фортепьяно, по-видимому, помог Паули найти слова для «нового профессора». В снах Паули также не было и следа затишья. О сновидениях этого периода говорится в главе 13.
Наука и западная картина мира
19 мая 1954 года, вернувшись из Америки, Паули написал своему немецкому коллеге Паскуалю Йордану, спрашивая: «Известен ли вам Институт европейской истории [Institut fur Europeische Geschichte] в Майнце?». Институт пригласил его прочитать доклад о «науке и западной картине мира». Паули нашёл эту тему привлекательной, поскольку «именно наука (а не христианская религия) очаровывает меня в Западе»[338]. Несмотря на сильную привязанность к Индии и Лао Цзы, он чувствовал, что научная мысль всегда будет препятствовать его окончательному обращению к Востоку. Столкнувшись с этими противоречивыми чувствами, Паули ощутил необходимость определить степень своего «западничества»[339].
