Петр Чудинов - Иван Антонович Ефремов

Конечно, И. А. Ефремов был мечтателем и натурой увлекающейся, но это не мешало ему оставаться трезвым материалистом-диалектиком. В вынесении суждений он нередко представлял последнюю инстанцию. Ученый знал об этом и не высказывал отрицательного мнения лишь из опасения навешивать ярлыки или убить желание исследовать неясную проблему. Ошибки в науке он полагал неизбежной частью процесса познания. В науке непрерывно что-то меняется, дополняется, отбрасывается — становится «вчерашним днем». И. А. Ефремов писал работы па уровне своего «сегодняшнего дня» палеонтологии, и это не вызывало его беспокойства. По-видимому, в достаточной мере он был уверен в своем литературном творчестве и не заботился о критиках. «Мое дело написать» или «я свое дело сделал», — высказывался он по поводу своих произведений.

Творчеству Ефремова свойственна глубина проникновения в сущность рассматриваемых явлений, событий и фактов. Инженер заинтересуется в его произведениях возможностью технической реализации идеи. Естествоиспытатель увидит новое природное явление. Геолог попадет в родную стихию, оценит научную идею и повторит за писателем тернистый путь поисков алмазов, ртути, оловянного камня-касситерита или других полезных ископаемых. Историк и этнограф совершат экскурс в древний Египет или Элладу, побывают в храмах Индии и Тибета, пересекут пустыни Гоби и Сахару, увидят Берег Скелетов. Художник и искусствовед проникнутся с позиций ученого-биолога нетривиальным подходом к понятию красоты и целесообразности. Врач пронаблюдает ход редкой болезни. Писатель проследит развитие сюжета и фабулу. Астроном ощутит величие и беспредельность космоса. Палеонтолог примет участие в грандиозных раскопках и будет свидетелем удивительных открытий. Эти примеры можно продолжить.

Таким образом, из привлекательности многогранного таланта Ефремова, глубины проникновения ученого в разные области знания складывается популярность его творчества. Складывается то, что в конечном счете сами писатели и литературоведы нередко классифицировали как «явление» или «феномен Ефремова». В содержание этих понятий, вероятно, входят энциклопедичность, занятие наукой, определившие специфику, диапазон и язык творчества и его созвучие духу времени.

Творчество Ефремова-писателя всегда имеет многостороннюю направленность и несет колоссальную познавательную нагрузку. Кроме того, оно содержит массу «каталитических» и «кристаллизационных» зерен. Те и другие способствуют развитию старых или появлению новых идей, представлений, открытий или объяснению неизвестных фактов. Следует особо подчеркнуть, что творчество Ефремова не беспредметно и не являет собой «игру ума». При этом оно ограничено и дисциплинируется жесткими рамками науки. Сюда же прибавляется ответственность писателя и ученого перед собой и обществом, патриотизм и социальный оптимизм. Если ко всему этому добавить привлекательный для юношества и, несомненно, романтический образ самого Ефремова, то вместе с непреходящим значением его творчества мы увидим идущее по многим направлениям его воздействие и воспитательное значение.

Наука не могла целиком заполнить помыслы и устремления многогранной натуры Ефремова. Жизненный опыт, впечатления, знания искали выхода помимо науки и, как он упоминал, сами просились на бумагу. Проделать этот переход ему не составляло труда: дисциплинированный ум и обостренная наблюдательность ученого облегчали задачу. Кроме того, перо в руках он держал и раньше. Помимо научных публикаций, у него имелись небольшие статьи, заметки, обзоры и неудачные, по его мнению, попытки литературного описания своих первых экспедиционных впечатлений.

В рассказах Ефремова были научный поиск, романтика дальних странствий, героика и пафос труда — все, что может поразить воображение, пробудить мечту и заинтересовать молодого читателя. Они родились в годы невиданного по масштабам патриотического подъема и находили живой отклик в сердцах читателей. Впервые опубликованные в 1944 г. «Рассказы о необыкновенном» сразу же привлекли внимание. В чем секрет их успеха? К их появлению он был профессором, зрелым ученым, его фундаментальный труд по тафономии ждал публикации. Вполне естественно, что первые шаги литературного творчества определялись спецификой его основных занятий: хорошо знакомой ему тематикой моря, геологических и палеонтологических экспедиций. Поэтому истоки его творчества уходят, по существу, к временам работы и ученичества у П. П. Сушкина.

Итак, к началу литературной деятельности И. А. Ефремов имел неисчерпаемый запас идей и личных впечатлений. Оставалось, «немногое» — соединить все воедино и «оживить дыханием фантастики». Вероятно, для самого ученого эта оживленная фантастика входила не только в структуру всего его творчества: научного и литературного. Более того, она составляла душу творчества. Его научная фантастика отвечала своему основному критерию: в сочетании с художественными достоинствами, что отметил уже А. Н. Толстой, она показывала тесную связь с передовой наукой.

Обзор рассказов Ефремова с позиций фантастики — задача исследователей этого жанра. Мы же говорим о научном аспекте фантастики Ефремова. В целом его рассказы отличаются широтой научных проблем. Сложные, далекие от разрешения гипотезы или необъяснимые открытия сразу же привлекли внимание читателя. Поэтому интересно увидеть почву, на которой появились первые ростки его фантазии, попытаться проследить, как обычный научный материал, описания идей, факты трансформируются в научную фантастику в форме, знакомой читателю. Нет необходимости рассматривать все ранние рассказы, очерчивать направления и характер взаимосвязей, исследовать ефремовский синтез науки и фантастики. Более интересно и показательно другое: сравнить, где возможно, исходный научный или экспедиционный материал и конечный продукт, т. е. рассказы. При этом важно следовать не за известными нам фабулой или сюжетной линией, но в какой-то мере за мыслью ученого и как бы проследить процесс творчества. В этом отношении показателен путь И. А. Ефремова к «Белому Рогу».

Он, как представляется автору, начался с впечатлений ученого от первой экспедиции в Прикаспии на горе Богдо, куда И. А. Ефремов прибыл по поручению П. П. Сушкина для поиска триасовых лабиринтодонтов. Гора Богдо при высоте около 150 м резко выступает на фоне ровной степи. Вблизи она монументальна, особенно ее центральная часть, с необычайно крутыми склонами. Работать киркой на крутом склоне горы было очень трудно. «Тут, — вспоминал И. А. Ефремов, — нам большую помощь оказали сильные ветры, обдувавшие склон горы и обеспечивающие большую устойчивость при балансировании во время работы с киркой. Впоследствии, когда на склоне образовалась площадка, работать стало легче» [99, с.280].