Объяснение в любви - Валентина Михайловна Леонтьева
Надежный он был партнер. Кажется, это было в 1967 году. За кадром мы читали с ним дикторский текст одной общественно-политической передачи. Сидим за одним столом, у каждого свой микрофон, перед нами монитор, на нем изображение. В общем, нормальная, спокойная обстановка. В передаче идет синхронное выступление одного из ее участников. Для нас это маленький перерыв. Я решила проверить еще раз порядок страниц. И вдруг обнаруживаю, что одной из них нет. До сих пор помню какой — двадцать пятой! Я похолодела. Выключаю микрофон и говорю: «Игорь, у нас пропала двадцать пятая страница!»
Не успел он ответить, как закончился синхрон. Ему надо продолжать чтение дикторского текста.
Мы знали, что впереди синхронов больше нет, а значит, нет и времени для поисков пропавшей страницы. Игорь Леонидович отчитал, наступила моя очередь. Руки у меня дрожали. Началась немая сцена. Одной рукой он гладил меня по плечу, успокаивая, а другой искал злополучную двадцать пятую. Не нашел. Снова читает Кириллов. Я буквально из-под носа вырываю у него оставшиеся страницы, роюсь в тексте, мешаю ему. Но вот пора мне вступать — это уже двадцать третья страница! Жестом показываю Кириллову — ищи быстрее. Он спокойно, без паники еще раз перелистывает страницы, откладывая каждую просмотренную в сторону. И вот я читаю двадцать четвертую! Кажется, и Игорь Леонидович с трудом сохраняет хладнокровие. Осталось всего три-четыре страницы, которые он еще не разобрал. Двадцать пятая лежала последней!
Улыбаясь, как только он может улыбаться, радостно и при этом сардонически, словно Мефистофель, Игорь, как царственное подношение, протянул ее мне. Чуть не бросилась ему на шею, но я читала… Без его поддержки я бы тогда с собой не совладала.
Трудная это должность — быть художественным руководителем отдела дикторов. Нас пятьдесят четыре человека, и у каждого свой характер, к каждому нужен индивидуальный подход. Все мы требуем внимания, доброго слова, поддержки и обязательно помощи. И все это надо сочетать с бескомпромиссностью, требовательностью. Но в первую очередь Кириллов должен думать о творческом росте молодых, о нашей смене. Найти себя стало труднее. Большинство рубрик ведут специалисты в той или иной области знаний, культуры. И если дикторы старшего поколения вели все передачи, это объяснялось тем, что телевидение делало первые шаги, и вакансий в передачах было куда больше, чем желающих их занять.
С ВОЛНЕНИЕМ И ГЛУБОКИМ УВАЖЕНИЕМ
В пятидесятые годы Нина Владимировна Кондратова появлялась в эфире каждый день. И каждый день это была премьера. Я уже говорила, что видеозаписи тогда не было, поэтому передачи не повторялись. Представьте, каким тактом и деликатностью должен обладать человек, сколь велик должен быть его эмоциональный и интеллектуальный потенциал, чтобы не стать назойливым, не только не раздражать зрителей своим ежедневным присутствием, а, напротив, дать людям почувствовать, что образуется вакуум, когда нет Нины Владимировны на экране, вакуум, который ничем не заполнить.
Репетировала она всегда очень требовательно, прежде всего к себе самой. Она умела выявить структурные особенности текста, его периоды, ритмы, внутреннюю энергию фразы, тонко чувствовала ее музыкальность. Искала тональность, общую интонацию, которая бы завершила усилия автора, режиссера, операторов и музыкального редактора.
Режиссеры не задумывались тогда, как помочь диктору раскрыть свою индивидуальность, дать перспективу, их заботило в первую очередь, как она способствует раскрытию общего замысла передачи. Конечно, и такая режиссерская работа с диктором шла в общую копилку его мастерства. Но это была мозаика, которую еще нужно было сложить. И Нина Кондратова во многом сама складывала из нее нашу профессию и свой образ на экране.
Сравнительно недавно молодым дикторам, ведущим первую программу, предложили сидеть не за столиком, а просто в кресле, как бы подразумевая, что по ту сторону экрана в таком же кресле сидит зритель, и что такая мизансцена будет способствовать созданию непринужденной камерной обстановки. Выполнить это оказалось совсем не просто. Как добиться естественности позы и жестов, когда ты сидишь на виду у всех? Поза должна быть свободной, а не расслабленной, раскованной, но не развязной, хорошо, если в жестах будет чувствоваться сдержанность, но не напряженность. Хотелось бы добиться простоты, но не той бытовой, которую может позволить себе зритель, сидя в кресле у себя дома. Это всего лишь одна мизансцена, а сколько надо было над ней работать!
У Нины Владимировны была своя пластика, в ее общении со зрителями было много тонких психологических нюансов. Она образованна, воспитанна и интеллигентна. Такой она была на экране потому, что другой и не могла быть. Пожалуй, она всегда чувствовала, как ее любят зрители, и несколько смущенная улыбка говорила о ее признательности. Нина умела пробудить интерес к передаче, которую представляла. В ее устах обычный информативный текст звучал как искреннее желание доставить удовольствие зрителям. Ее воспринимали как хозяйку Дома телевидения, радушную и гостеприимную.
Вместе с тем она могла и не скрывать своего настроения — вероятно, имела на это право. Иногда появлялась на ее лице печать озабоченности или следы раздражения. Но в качестве ответной реакции у зрителей это вызывало лишь добрые чувства — желание помочь. И Нина чувствовала эти токи, идущие от зрителей, удивительно тонко, она не преодолевала себя, а на глазах обретала форму.
Никогда не спекулируя на чувствах зрителей, она не позволяла себе быть капризной, но бывала кокетливой. Кокетство это мягкое, теплое, едва ощутимое, оно словно растворялось в эфире.
Н. В. Кондратова закончила актерский факультет ГИТИСа, и тем не менее она никогда не была актрисой в эфире, она ничего не представляла, никого не играла. Нина не допускала никакой бестактности по отношению к зрителям. Популярность ее и любовь к ней зрителей были таковы, что ей бы тогда все простили, но прощать было нечего. Пожалуй, она тоньше других чувствовала живопись, театр, музыку. Наверное, поэтому ей особенно удавались передачи об искусстве. На черно-белом экране она умела раскрыть палитру художника.
Нина Владимировна позволяла себе не скрывать от зрителей свой художественный вкус, отнюдь не требуя при этом, чтобы они его разглядели. Просто ее комментарий (а она умела дикторский текст превратить в комментарий) в одних случаях был более эмоциональным, в нем больше проявлялись ее заинтересованность, личное отношение, а в других ей удавалось сохранить меру объективности. Она умом понимала роль и значение того или иного художника в искусстве,
