Мастера и Маргарита - Маргарита Александровна Эскина
МУЖЧИНЫ В МОЕЙ ЖИЗНИ
Теперь — об очень личном. У меня были сомнения, надо ли об этом писать. Но почему-то хотелось. А я верю своим (как, впрочем, и чужим) порывам. И, кроме того, я — человек абсолютно открытый.
Когда я своей дочке Саше рассказываю, что в юности на меня не обращали внимания мальчики, а в дальнейшем — и мужчины, Саша говорит: «Мама, ты просто ничего вокруг не видела и до сих пор не видишь!» Это правда. Общественная деятельность и работа казались мне всегда важнее личной жизни. Но все же были минуты, превратившиеся в гигантское время — по размеру тех чувств, которые в это время вместились.
Я росла без мамы. Поэтому какая-то часть женской жизни прошла мимо меня. Кроме того, я была комсомольским лидером и не отвлекалась на мальчиков.
После седьмого или восьмого класса папа отправил меня в пионерский лагерь Союза писателей в Голицыно. Запомнился лагерь по двум причинам. Во-первых, там осуществилась моя мечта: я не любила свое имя, поэтому сказала, что меня зовут Машей. И была страшна рада, что ко мне все обращались по имени, которое мне очень нравилось. В отряде мальчиков тогда отдыхал Валя Никулин. И Валя, единственный, всю жизнь называл меня Машей.
Еще лагерь запомнился потому, что я влюбилась в вожатого того самого отряда, в котором был Валя Никулин. Мы играли в «Ручеек», и держать вожатого за руку казалось немыслимым счастьем.
Первая, совершенно детская влюбленность настолько потрясла мой организм, что я похудела на семь килограммов (в другое время сбросить вес для меня довольно трудно).
Настоящая же первая любовь возникла, когда я уже училась в ГИТИСе. Мы с подругой приехали отдыхать в Комарово. Видимо, в жизни каждой девушки бывает такое лето, когда она необыкновенно хороша. В то лето я пользовалась вниманием всех. Но больше — родителей молодых людей. Были даже мамы, которые уговаривали меня подружиться с их сыновьями. Влюбилась же я в человека старше меня лет на тринадцать — отдыхавшего в Комарове актера одного из ленинградских театров.
Я помню то место в Комарове, где мы сидели рядом, и я впервые прислонилась к его плечу. Помню, как мы ехали в поезде. Как потом я впервые увидела его в театре — мне казалось, что лучшего актера на свете нет.
Первая любовь была безумием, но и невероятным счастьем: когда ты никого не видишь, кроме одного человека, когда ты знаешь все, что касается его, когда у тебя буквально горит ухо во время телефонного разговора с ним.
Я вернулась в Москву, он остался в Ленинграде. Я получала письма и зачитывала их до дыр. Сама писала ему. Причем бывало так, что он — в Москве на гастролях, а я — в отъезде, и, совершенно обезумев, шлю ему телеграмму, в которой пять или шесть раз повторяю: «люблю, люблю, люблю…» Не соображая, что в квартире, где он живет, эту телеграмму могут прочитать все.
Но главным в моей жизни оставался папа. А он не хотел, чтобы я выходила замуж за актера и, чего я понять не могла, испытывал неприязнь к моему возлюбленному.
Доходило до нелепостей. Мы жили на Петровке, и у нас были две комнаты в огромной коммунальной квартире. В одной комнате сижу я с моим другом, приехавшим в Москву, в другой — папа. Вдруг раздается звонок во входную дверь. Выхожу открывать — стоит папа в пижаме. Говорю: «Папа, ты что?» Он просит налить ему чая (сам никогда ничего не мог сделать). Спрашиваю: «Почему же ты просто не постучал в комнату?» «Я видеть его не могу», — отвечает он.
Но когда папа наконец понял, что я совершенно сошла с ума от любви, перестал противиться нашим отношениям.
Я в то время писала дипломную работу и сделала вид, что мне надо позаниматься в библиотеке в Ленинграде. И папа, благородный человек, отправил меня туда и даже договорился с Домом ветеранов сцены о комнате для меня. В этой комнате лютой зимой я пыталась что-то написать, хотя жила только ожиданием, когда придет он.
Летом я защитилась, получила красный диплом и уже строила планы, как мы поедем отдыхать вдвоем. И вдруг что-то произошло — я заметила это по письмам. Самолюбие в юном возрасте — чрезмерное, чувства обострены от безумной любви, и я перестала писать, Не писал и он. Потом я получила от него письмо с сообщением, что он случайно оказался где-то в Карелии, на даче у актрисы из его театра Я все поняла и испытала трагедию покинутой женщины.
В таком состоянии я пришла работать на телевидение. Там было много очень красивых мужчин. Но это не сильно успокоило меня.
Через полгода, 22 декабря, в мой день рождения, я впервые после своего несчастья собрала гостей. И вдруг папа кричит: «Маргуля, тебя к телефону!» — и довольно раздраженно дает мне трубку, Мое сердце начинает биться, я понимаю, что после долгого перерыва услышу удивительно красивый голос любимого человека. Он говорит: «Маргуша, я тебя поздравляю. Если ты хочешь, я завтра приеду». И я сказала: «Не надо».
Не знаю, была ли я права. Но в том возрасте поступить иначе я не могла — я еще не умела прощать.
Мы увиделись лет через десять — его театр приехал на гастроли. Когда мы разговаривали по телефону, мое ухо горело, как прежде. Мы договорились встретиться. Я бежала к Александровскому саду, ничего не соображая и ничего не видя кругом. Мне казалось, в любую минуту могу упасть. Когда я заметила его, идущего навстречу, все обиды забылись.
Я была уже замужем за оператором Юрием Игнатовым, уже росли двое детей. Удивительно, как бывает: мой муж никогда никуда не уезжал один — без меня он не мог, и поэтому, даже когда его посылали в командировки, вынуждены были отправлять и меня. А тут он первый раз в жизни уехал. Мало того — командировку пришлось продлить. Поэтому практически все время гастролей театра я находилась в Москве без Юры. Это позволило мне видеться с любимым и думать, что за эти десять лет ничего не произошло — не было ни моего замужества, ни его женитьбы.
В редкие минуты жизни я становлюсь романтически настроенной и далекой от реальности. У меня не было сомнений — я уезжаю с ним. Хотя он не говорил мне об этом ни слова и даже, скорее всего, и не думал о таком варианте. Мне казалось: разлука
