Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев

Обширные вставки порой обрамляли и текст, и рисунок рукописи, а иногда целый лист безнадёжно портила одна незначительная поправка. Безжалостный редактор заставлял художников переделывать рисунки, делая сердитые замечания: «Здесь государь написан не к делу». И это под портретом Ивана Грозного! В повелительном тоне редактор указывал, как именно надо исправить рисунок: «Тут написать у государя стол без доспехов[23], да стол велик» или «Царя писат тут надобет стара». Непонравившееся изображение свадьбы Ивана Грозного он потребовал «росписат на двое – венчание да брак», то есть дать на эту тему две миниатюры.

После автора приписок никто уже не прикасался к книге – на полях её обоих вариантов хозяйничала одна рука. И это была рука человека, облечённого неограниченной властью, присвоившего себе право по своему разумению исправлять и перекраивать официальную московскую летопись. Словом, творить историю Руси. Кто же это мог быть?

В поисках ответа на заданный себе вопрос Алыпиц составил перечень неоспоримых признаков, которыми, судя по характеру приписок, обладал загадочный редактор. Конечно, он должен был жить и находиться при царском дворе после 1564 года, последнего из описываемых в Царственной книге.

Это было лицо весьма значительное, обладавшее неограниченными полномочиями, и в редактировании Свода ему принадлежало последнее слово. Его политические взгляды – суть взглядов самого царя. Ивану Грозному он исключительно предан. Это человек с большим политическим кругозором.

Он был в курсе всех важных событий, происходивших и в Кремле (при участии царя), и на самых отдалённых окраинах государства. Он очевидец взятия Казани. Он подробно знаком с секретным делом князя Лобанова-Ростовского, намеревавшегося бежать в Литву, и с историей боярского брожения 1553 года, не говоря уже о ряде других, более мелких, дел.

Конечно, всеми этими признаками могло обладать только одно лицо – сам государь Иван Васильевич Грозный. Но от царя не сохранилось ни одной написанной им буквы. Все указы и грамоты его времени составлялись дьяками, Иван Грозный лишь прилагал к ним царственный перстень.

Пришлось искать дополнительные факты, подкреплявшие догадку учёного. Несомненной принадлежностью царю были его письма, обращённые к князю Курбскому. Сравнение описания и трактовки ряда событий в этих посланиях и в Царственной книге бесспорно свидетельствовало об их идентичности. Многие факты, о которых Грозный упоминал в своих письмах (например, переживания детских лет), знал только он, и они были почти дословно воспроизведены в летописи.

В описи царского архива Алыпиц обнаружил пометку о том, что 20 июля 1563 года ящик № 174 с находившимся в нём сыскным делом князя Семёна Лобанова-Ростовского был в очередной раз «взят ко государю». А самая большая приписка, сделанная в Царственной книге, как раз касалась измены Лобанова-Ростовского. В ней было приведено много подробностей, неизвестных из других источников: обстоятельные объяснения причины побега князя, имена бояр и дьяков, которые участвовали в расследовании и прочее. Все эти сведения были взяты из сыскного дела.

В описании царского архива нашлась и такая запись: «В 76 (то есть в 1568 году) Летописец и тетради посланы ко государю в слободу». Это уже прямое указание на Ивана Грозного как на автора редакционных приписок к Царственной книге – «Списки, что писати в Летописец», посылались государю для просмотра и одобрения.

Сопоставляя эти пометки о посылке черновиков к царю в Александровскую слободу с другими пометками дьяков на описи архива, Алыпиц заметил, что в августе 1566 года таких пометок было особенно много. Именно в этот год Иван Грозный не только забирал к себе архивные документы целыми ящиками, но и сам часто бывал в оном. За десять дней августа 1566 года он пять раз посетил своё хранилище документов и выбирал из его ящиков главным образом материалы об опальных боярах, и как раз о тех, имена которых упоминаются в приписках.

Наряду с пространными замечаниями на полях Синодального списка и Царственной книги Алыпиц насчитал до пятидесяти мелких поправок, которые могли быть сделаны только автоматически – в процессе чтения летописных сводов. Редактор замечал даже незначительные описки, но при этом иногда ошибался и сам: не дописывал слова, пропускал буквы, забывал поставить мягкий или твёрдый знак. Но эти ошибки не были следствием неграмотности, так как не повторялись. Их причина – стремительность мысли редактора: она угасала раньше, чем он успевал запечатлеть её на бумаге. Замечая малейшие упущения писца, автор поправок забывал следить за собой, позволяя себе писать так, словно над ним не могло уже быть никакого контроля. Писал быстро, не заботясь о красоте почерка – разберутся. Такую небрежность не мог себе позволить ни один переписчик, перебеляя рукопись с царского образца; это мог сделать только сам самодержец.

И, наконец, в 1949 году Алыпиц нашёл предсмертное письмо Ивана Грозного. «Ног ваших касаясь, князь великий Иван Васильевич челом бьёт», – униженно писал царь монахам Кирилло-Белозерского монастыря. Почерки письма и приписок к Лицевому своду были идентичны. В долгих разысканиях учёного была поставлена последняя точка: после этой находки уже не оставалось никаких сомнений, что безжалостная правка первого и второго вариантов Царственной книги принадлежит лично государю Ивану Васильевичу Грозному, создавшему себе этой летописью уникальный памятник.

* * *

Лицевой летописный свод настолько ценен как культурное наследие XVI столетия, что его тома хранятся разрозненно: первый, девятый и десятый – в Государственном Историческом музее (Москва); второй, шестой и седьмой – в библиотеке Академии наук в Петербурге; третий, пятый и восьмой – в Российской национальной библиотеке. На руки они выдаются в исключительных случаях и только специалистам. Поэтому в 2008 году издательство «Актеон» выпустило полное факсимильное издание Свода.

Но и его увидеть трудно: тираж памятника… 50 экземпляров, стоимость – несколько миллионов рублей. И это нормально, учитывая уникальную технологию и ручную работу, которые применялись при изготовлении факсимиле. Лицевой летописный свод – памятник исключительного и художественного значения, не имеющий аналогов в мире. Этот труд венчает эпоху рукописной книги и открывает эру книгопечатания на Руси.

* * *

1566–1567 гг. На восточные окраины Московии снаряжена экспедиция, имевшая в числе прочих задачу выяснить, на каком расстоянии от Москвы находятся различные города, то есть «для проведывания земель соседних царств, и язык орд, и волостей».

«Лицевой свод»

Многочисленные служилые люди, первые землепроходцы, устремились в неизвестные дали. Пешком и на лошадях пересекали они неоглядные просторы Сибири и пустыни Средней Азии. Главное внимание при этом обращалось на измерение расстояний – основы ранней русской картографии. Расстояния измеряются шагами, вёрстами, днями пути. Ориентировка – по странам света: «в нощь» – на север, «на