Владимир Зюськин - Истребители танков

В Турде идут ожесточенные бои. Город — на горе, труднодоступен. В огромных трубах фабрик сделаны амбразуры. Там сидят снайперы и охотятся непрерывно. Мы несем обидные потери.

17 сентября. Были на наблюдательном пункте 1844-го полка. Видели, как ударила «катюша». Вся гора была объята пламенем, окуталась дымом. Досталось мадьярам на орехи.

19 сентября. Ковригин, Галкин тяжело ранены, а Герой Советского Союза М. И. Перевозный убит. Вот она судьба! Не знаешь, где и когда упадешь. Смерть не щадит никого. Замечательные люди выбиты из строя. А Перевозный… Вечная ему слава. Героем был, Героем погиб.

20 сентября. Сегодня день рождения подполковника А. С. Заянчковского.

На обед приглашены Сапожников, Никитин, Грабар и все работники политотдела. Женщин было мало. Заянчковский сказал, что полковник Сапожников — человек строгих нравов. И потом, когда один из офицеров появился с молоденькой медсестрой, комбриг спросил: «Что, действительно он живет с ней как с женой?» И возмутился: «Ведь она ему в дочки годится! Безобразие! Постыдились бы солдат! Какой пример им подаем! Вы воюйте, а мы тут с вашими дочками…!

Тостов было много. Все желали Заянчковскому здоровья. Пили за разгром врага и окончание войны, за дружбу, за фронтовое братство.

Комбриг любил песни, да такие, чтоб все пели. Затянули: «Из-за острова на стрежень». Потом — про ямщика, «Хазбулат удалой», «Бродяга», «Степь да степь кругом»… Пели фронтовые, украинские, цыганские, грустные и веселые, маршевые и лирические песни.

Потом играли. Для игр были поставлены специальные столики. Шахматы, шашки, домино, карты. Но Сапожников предпочел в городки. И вот тут сражались два богатыря — комбриг и замполит. Игра была шумной, азартной.

24 сентября. Заянчковский стал чаще брать меня с собой: и в тыл, и на передовую. Ездили на окраину города Турда. Попали под обстрел. Немцы и венгры палили ожесточенно из пушек, танков, минометов. А тут еще снайперские пули — из фабричных труб.

Перебежками и ходами сообщения нам удалось преодолеть обстреливаемый участок. Прячась за стены домов, подошли к улице, пристрелянной снайперами. Нельзя ли обойти? Связной ответил: нет, в других местах еще хуже. Надо проходить быстро и по одному.

Я приготовился. Побежал. Пули взвизгнули рядом. Затем — Заянчковский и связной. Обошлось благополучно. Какая-то игра: попадут или не попадут, убьют или нет. Это было поистине испытание нервов.

Когда мы пришли на наблюдательный пункт 1844-го полка, я заметил: офицер отозвал связного и что-то выговаривал. Другой офицер сказал: «Товарищ подполковник, вы напрасно рисковали. На этой дорожке ежедневно теряем по два-три человека. Сидит где-то, нас видит, а мы его — нет».

Но не зря мы рисковали: начальник политотдела вручил партбилеты вновь принятым. Побеседовал с людьми.

Опустились сумерки. В домах зажглись огни. Кое-где запылали костры. Город зловеще огрызалгя свинцом. Слышались разрывы и свист шальных пуль. Наши готовились идти в атаку. Противник тоже предпринимал вылазки. Бойцы были настороже.

Подполковник засобирался:

— Пора отправляться. Желаю вам удачного боя!

Прощался с каждым за руку, а с офицерами даже обнялся. Это и понятно: война. Может, видимся в последний раз. Шли тем же путем и с тем же связным, но чувствовали себя более уверенно. Опасный перекресток миновали так же — перебежками.

В эту ночь спал крепче обычного. Во сне видел мать, дом. Видимо, остро почувствовал, что погибнуть можно мгновенно и запросто…

Через несколько дней город Турда был взят нашими войсками.

5 октября. Днем майоры Сафронов, Суслопаров, Силин и я ходили на гору. Рвали орехи, собирали цветы, фотографировались. Глядя на эту красоту, вспоминали живописные места на Родине. Суслопаров говорил об Одессе, Сафронов — о Средней России, Силин — о Ленинграде. Мне вспомнилось Оренбуржье, Урал, Зауральная роща, родной дом и деревня Филипповка, холодные родники в сенокосную пору, пещера…

Вечером с Колесниковым пошли в госпиталь познакомиться с девушками. Увидели раненых, убитых, умерших. И так стало тошно, что все игривые мысли мигом исчезли. Помогли медсестрам перенести раненых и ушли. А девушки не забыли нас и пришли. Но мы отказались от свидания: «На посту!»

В этот же день, позднее, получили известие: бригаду наградили орденом Красного Знамени. Выстроились. Три раза прогремел салют. Поздравили друг друга и причастились вином. Обмыли, чтоб не ржавел орден и чтоб приглашал к себе другие награды.

6 октября. Дежурил в политотделе. Наши артиллеристы продвинулись вперед. Один старшина зашел напиться воды и попросил записать: «Немцы, мадьяры пошли в атаку. Много, много, черно. Пехота отошла: силы неравны. Но один пожилой красноармеец с карабином в руках остался, чтоб обеспечить отход товарищей. Немцы кинулись к нему. Он, словно из бетона, стоял по грудь в окопе и разил врага меткими выстрелами. Один, два, три… Вот он убил семь фрицев, вот свалился девятый, да кончились патроны. Трое немцев подбежали, пытаются схватить его. Он прикладом отбивается. Им все же удалось связать бойца. Наши с НП вздыхали: «Эх, хоть бы его убило, замучают, сволочи, в плену, поиздеваются за своих убитых…» Откуда ни возьмись огромная мина — бац в кучу и всех уложила. Так погиб один из русских солдат, отдав свою жизнь за двенадцать жизней фрицев и мадьяр. Я не знаю его фамилии и откуда он родом. Говорили, что с Урала. Постараюсь узнать и сообщить тебе. Написать надо жене, детям, родственникам. Пусть знают», — закончил он. Напился воды и убежал догонять своих.

Впереди — столица Трансильвании город Клуж. На подступах к нему фашисты усилили свои войска четырьмя дивизиями, две из которых — танковые. 1844-й и 1846-й полки бригады сражаются в составе 163-й стрелковой дивизии, 1848-й — придан 104-му стрелковому корпусу. За атаками наших пехотинцев следовали контратаки фашистов. Особенно яростно сражались они на участке, где держали оборону бойцы 1844-го полка.

После упорных боев, 11 октября, Клуж был взят. Но в его окрестностях появилось немало могил со звездой. В одной из них захоронен Герой Советского Союза командир орудия 1848-го полка сержант Кузьма Степанович Пургин.

Колонна машин въезжала в освобожденный Клуж. Было раннее утро, но по обе стороны дороги стояли жители города. Они приветствовали освободителей, бросая им цветы. Букеты летели с веранд, балконов, из окон.

— Ребята, песню! — крикнул сержант.

Нежурин, откашлявшись, затянул:

«Ой ты, хмелю, хмелю, хмелю зылыненький…»

Больше десятка бойцов, сидевших с ним рядом в машине, подхватили: