Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя

Встречаясь с Вацлавом, она рассказывала ему обо всем, что ей удалось подслушать в столовой. С каждым месяцем она все свободнее понимала немцев, но путалась в летной терминологии.

— Один офицер с крестом над воротником, — рапортовала Таня, — жаловался: «Опять у меня в баке испорченный бензин!» Его приятель майор тоже ругался: «А у меня никак мотор не включался!»

С лукавой, торжествующей усмешкой слушал Вацлав такой рапорт. А потом как-то признался Гане:

— Да, это дело нашей польской группы — мы подсыпаем в горючее сахар, соль. Сыплем песок, когда снаряды или патроны в ленты набиваем. Жаль, маловато сахара в пайке; он здорово портит бензин! А вот сахарин — не знаем, портит или нет. Но тоже сыплем. Я уже не помню, когда сладкий чай пил!

Однажды к заднему входу казино подъехал на телеге незнакомый Тане молодой парень с чубом, как у Вацлава, только посветлее, в линялой голубой рубашке. Таня слышала, как он заявил шеф-повару, что комендант лагеря военнопленных желает накормить умиравших от голода русских военнопленных остатками обеда.

— Их тут заставляют работать, — смело пояснил паренек повару, — а на пустое брюхо много не наработаешь. Вот у меня и ведра пустые на телеге.

Когда повар ушел на кухню, парень быстро подошел к Тане и сунул ей в руки тяжелый сверток.

— Передашь Василию, — сказал он. — Скажешь, от Алдюхова. Только чтобы никто не видел. Ясно?

— Какому Василию? — притворно удивилась Таня, пряча руки за спину и густо краснея.

— Ладно, не валяй дурака! — сказал нетерпеливо Иван Алдюхов, — Я все знаю.

Вечером Таня передала сверток Вацлаву. Она весь день ругала себя за то, что взяла сверток у незнакомого парня.

— Добже! — усмехнулся Вацлав, взвешивая сверток на руках, — Сегодня я, пожалуй, могу побаловаться сладким чайком…

Тут только Таня вздохнула свободно.

А дня через два-три немецкие летчики заговорили о странных взрывах под облаками, о самолетах, неизвестно почему не вернувшихся из боевых полетов.

Так Таня стала звеном в подпольном конвейере между Вацлавом и Ваней Алдюховым, в цепи, незримо протянувшейся из леса на аэродром. Случалось, когда Ваня не мог непосредственно связаться с Яном Большим или Вацлавом, он привозил Тане «передачи» — «передачами» называл он замаскированные мины. Она прятала их во дворе столовой, в куче пустых консервных банок, а вечером, после работы, положив мины в ведро, засыпала их вываренными костями, выпрошенными у немецкого шефа, и так несла домой, где их забирал Вацлав. Нередко вечером под видом влюбленной парочки бродили Таня и Вацлав по окрестным деревням, изучая систему противовоздушной обороны в Долгом, Узком, Холмовой, Огороднем. Немецкие патрули — ими вся округа кишела — не чинили им препятствий: у них были пропуска, Вацлав знал пароль.

Соседи Васенковых возмущались:

— Куда только смотрит Фоминична! Танька с фрицем таскается. На кухне у них кормится. Вот придут наши, всё им припомнят!

Евдокия Фоминична помалкивала: главное, полицаи перестали наведываться и стращать партизанскую родню.

Мины шли на Сещинский аэродром через Зину Антипенкову, Мотю Ерохину, Ваню Алдюхова, Таню Васенкову, Вацлава Мессьяша. Это был один «конвейер». Девятнадцатилетний комсомолец Сергей Корпусов, бесшабашный минер и разведчик партизанской бригады Данченкова, до войны работавший слесарем на станции Сещинской, пробирался в родное село Сердечкино к Марии Иванютиной, а Мария Иванютина носила мины Ане Морозовой или — реже — непосредственно Яну Большому или Яну Маленькому. Это был второй «конвейер». Звенья этих двух «подпольных конвейеров», как правило, ничего не знали друг о друге.

По воскресеньям, если поляков не заставляли засыпать воронки после бомбежки летного поля, они нередко приходили к Марии Иванютиной в Сердечкино за минами. В деревне их принимали за немцев — ведь они ходили в форме люфтваффе. Ян Маленький и Вацлав — в пилотках, а Ян Большой и Стефан — для форса и чтобы немцы меньше придирались — в летных шлемах. Соседи Иванютиной шептались между собой: «Ничего не поймешь! В будни к этой солдатке партизаны, слыхать, ночами наведываются, а по праздникам фрицы с аэродрома табуном ходят!… И почему-то эти фрицы у Иванютиной, жены партийца, курицу не трогают? Неспроста они такие добрые…»

Глава девятая.

КРАХ «ЦИТАДЕЛИ»

«МОГУЧАЯ КУЧКА»

Война на рельсах разгоралась. Вместе с бригадами Коротченкова, Панасенкова и другими клетнянскими бригадами данчата громили стальные магистрали врага.

Первого июля комбриг Данченков выехал с девятью конниками в Мухинские леса, где стоял тогда один из батальонов бригады. Комбриг хотел лично возглавить операции на железной дороге Рославль — Кричев. Три ночи подряд провел Данченков на этой дороге. Его бойцы рассеяли охрану, подорвали сотни рельсов.

Утром комбриг вернулся со своими данчатами в лагерь батальона. Он уже лег было спать, но начальник караула, войдя в шалаш, протянул комбригу смятую бумажку.

Данченков взглянул на нее, увидел написанную чернильным карандашом цифру «24» и поднял недоумевающие глаза на «карнача»:

— Это что такое?

— Дивчину одну, товарищ майор, мы в полночь на дальней заставе задержали, — доложил партизан. — На вопросы отвечать отказывается. Рвется в лагерь. Хочет видеть только вас. Видно, прибежала откуда-то издалека. Есть, говорит, важное сообщение. Когда она узнала, что вас нет в лагере, чуть не разревелась, всю ночь не спала, вас поджидала. Я не хотел вас беспокоить, да с ней никакого сладу нет…

— «Двадцать четыре»! — вдруг воскликнул комбриг. — Ну конечно! Вчера ведь было третье июля! Никишева сюда! Пусть немедленно приведет эту девушку. Впрочем, нет! Где мой ординарец? Пусть оседлает пару свежих коней. Мы с Никишевым сами поедем к ней!…

«Двадцать четыре»! Пароль Ани Морозовой!… Комбриг с нетерпением ожидал Дядю Колю — бывшего агронома, который к этому времени стал заместителем комбрига по агентурной разведке.

Вдвоем они ходкой рысью проехали к дальней заставе, расположенной в семи километрах от лагеря батальона.

— Федор Семенович! — еще издали, задыхаясь, крикнула Аня Морозова.

Лицо девушки осунулось, воспаленные глаза неестественно блестели.

— Вот кто заменил нам Костяка, Федор Семенович, — с гордостью сказал комбригу Дядя Коля, спешившись и обнимая Аню. — Вот наш дорогой резидент! Вы должны помнить Аню: это она прошлым летом принесла нам сведения о летчиках в Сергеевке…

— Помню, как же! — улыбнулся комбриг. — Садись, сестренка! А вам, ребята, — повернулся он к заинтересованным партизанам, — придется отойти.