Ришард Болеславский - Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Никто и словом не обмолвился о предстоящем наступлении, о колючей проволоке, пулеметных гнездах и ответной артиллерийской атаке. Наверняка солдаты думали о грядущей опасности, о ранениях и смерти, но никто не говорил об этом вслух.

Наконец истекли долгие пятнадцать минут. За секунду до четырех часов все застыли, затаив дыхание.

Раздался грохот канонады, ни минутой раньше или позже, а ровно в четыре часа утра. Если бы артиллерийская подготовка началась хотя бы на миг позже, это могло сломить людей, и они оказались бы не готовы идти в атаку. Но если бы вдруг с небес спустился архангел и предложил каждому из нас высказать свое самое тайное желание, то не было бы для нас большей радости, чем узнать, что канонада раздастся точно в назначенное время. Эта точность создавала у нас ощущение безопасности и придавала уверенность.

Грохот канонады не умолкал. Когда улеглось волнение, мы застыли в ожидании. Теперь ответ был за немцами. Ждать пришлось недолго. Их пушки звучали тоном ниже и, словно поперхнувшиеся чем-то, кашляли и чихали. Странно, но немцы были не прямо напротив нас, а слева и далеко справа.

Ко мне подбежал Мукке и с восторженностью школяра закричал:

– Видишь, откуда они стреляют? Ты понимаешь, что это значит? Их артиллерия с правого и левого флангов, а перед нами нет орудий. А может, они специально не стреляют из них. Мы пойдем в наступление, а они начнут обстреливать нас и отрежут от остальных. Мы окажемся в cul-de-sac.

– Ты имеешь в виду, в мешке?

– В cul-de-sac, – повторил Мукке.

– В мешке, – упрямо настаивал я.

– Ну ладно, в мешке. Знаешь, что бы я сделал? Я бы изменил план наступления. Устроил бы ложную атаку там, где, по их предположениям, должен наноситься главный удар, а в это время сконцентрировал бы все силы с правого и левого флангов и взял бы немцев в кольцо.

– Ну так иди и доложи о своих соображениях в штабе, – раздраженно ответил я. – И не приставай ко мне со своими домыслами.

Должен признаться, что я завидовал таким энтузиастам, получавшим удовольствие вне зависимости от того, как складывалась ситуация. Я был не способен просчитывать ситуацию, но прекрасно понимал одно. Сейчас хозяином положения для меня была лошадь. Если она будет в порядке, то и со мной все будет хорошо; если она понесет, или испугается, или ее ранят, я пропал. Моя старая мудрая Зорька. Я нежно обхватил ее голову, потерся щекой о теплые ноздри и прошептал, едва разжимая губы:

– Не спотыкайся, пожалуйста, дорогая. Только не спотыкайся.

Ко мне подошли Мукке и Шмиль, продолжавшие абстрактный спор о грядущих событиях и стратегических перспективах. Я слушал их, нежно поглаживая Зорьку; лошадь благодарно кивала в ответ.

Теперь к грохоту немецкой и нашей канонады добавились винтовочные выстрелы немецкой пехоты. Уверенный, монотонный, постоянный звук. Пулеметы пока молчали, но мы понимали, что они еще дадут о себе знать.

Затем наступило самое мучительное время. В наступление пошла пехота, а уже за ней через пару часов должны были выступить мы. Эти долгие, тяжелые часы ожидания, когда нечего делать, а остается только ждать… Нервы были на пределе. Мы дошли до того состояния, когда хочется просто упасть на землю и, прижавшись к ней, прошептать: «Мне ничего больше не надо». За невероятным напряжением наступала головокружительная слабость.

Грохот русской артиллерии нарастал. Стало ясно, что артиллеристы идеально выполняют свою работу и немцам не удалось обнаружить их местонахождение. Около половины шестого зазвонил телефон. Полковник сообщил нам, что пехота ринулась в атаку и мы должны готовиться к наступлению. Пока полковник говорил по телефону, к нему подошли все офицеры.

– Начало в шесть. По местам, мальчики.

Мы испытали разочарование: очень хотелось узнать больше новостей, но в боевой обстановке это нереально. Мы побежали к своим эскадронам. Каждый из нас по-своему преподнес полученный приказ, и каждый получил от своих парней ответ в соответствии с чувствами, которые уланы испытывали к своему командиру.

– Только попробуйте отстать от меня! И делайте то, что буду делать я, – сказал Шмиль своим уланам. Его эскадрон располагался справа от меня.

– Господин корнет, не слишком размахивайте рукой в белой перчатке, а то немцы решат, что мы сдаемся, – заметил один из его уланов.

Шмиль только взглянул на него, и улан спрятался за своей лошадью. Эскадрон рассмеялся.

Мукке, разработчик крупномасштабных операций, оглядел своих ребят и сказал:

– Подтяните подпруги, парни.

Его ординарец молча подошел и подтянул единственную подпругу… на лошади Мукке.

Полковник, заложив за спину руки, прошел вдоль строя улан, душевно разговаривая с ними, называя по именам, подшучивая над некоторыми. Одному из уланов он приказал вымыть шею, другому посоветовал прекратить так много есть. Третьего отругал за плохо вычищенную лошадь, и улан пустился в нелепые объяснения, пытаясь доказать, что лошадь испачкалась всего полчаса назад, когда было темно, и она якобы ступила в грязь, а он не заметил, испачкался сам и потом вспрыгнул на лошадь. Полковник посочувствовал лошади, которой приходится носить на себе такого незадачливого улана. В ответ улан рассмеялся. Потом полковник о чем-то пошептался с горнистами. Позже мы узнали, о чем у них шла речь.

Вновь раздался телефонный звонок. Коротко переговорив, полковник отдал команду выступать из рощи тройками. В любой момент могло начаться наступление, и мы должны были выдвинуться по возможности дальше. Первый приказ после почти двухчасового мучительного ожидания принес облегчение. Бесшумно, так, что было слышно дыхание, вздохи и легкое покашливание, с саблей в левой руке, а правой держась за уздечку идущей рядом лошади, мы начали выходить из рощи.

Тогда, в момент приближающейся опасности, ужасающий свист русских снарядов над нашей головой действовал успокаивающе. Артиллерия была нашей поддержкой, «плечом», к которому можно было прислониться. Мы чувствовали снаряды так, словно они были частью нас, словно мы выбрасывали их из наших сердец и двигались вслед за ними вперед и вперед. Их огромная скорость и сила заряжали каждую клетку тела мужеством и хладнокровием.

Глава 18

МЯТЕЖ

Впереди, приблизительно в десятке метрах от полка, на гнедой лошади Маргарите ехал полковник. Он единственный ехал верхом. Я шагал впереди первого взвода первого эскадрона, Шмиль во главе второго, Мукке во главе третьего, а молодой корнет Гран возглавлял четвертый взвод. За нами следовали второй и третий эскадроны, а за ними четвертый эскадрон, оставленный в резерве.

Подъехав к подножию холма, полковник поднял саблю над головой, очертил ею круг и опустил. Это был сигнал остановиться, что мы и сделали. Я понял, что если бы мы двинулись дальше, то попали бы под обстрел немецкой и австрийской пехоты, засевшей между холмами и ведущей прицельный огонь. Полковник был явно взволнован. Об этом можно было судить по поведению его лошади: Маргарита нервно перебирала ногами.