Андрей Меркулов - В путь за косым дождём

В 1931 году, несмотря на катастрофу с «Италией», к Северной Земле отправился дирижабль «Граф Цеппелин». Экспедиция была организована «Международным обществом по исследованию Арктики воздушными средствами». Ее научным руководителем был назначен известный советский ученый профессор Р. Самойлович, руководивший спасением Нобиле. Дирижабль прошел над островами Северной Земли, когда там работала, занимаясь маршрутной съемкой на огромной территории, почти в 27 тысяч квадратных километров, экспедиция Г. Ушакова, Н. Урванцева, С. Журавлева и В. Ходова.

В 1934 году в Чукотском море был раздавлен льдами пароход «Челюскин», и 104 человека, в том числе десять женщин и двое детей, очутились на льдине. Их спасение превратилось в ледовую эпопею: за ним следили весь мир и вся страна. Летчики Н. Каманин, М. Слепнев, И. Доронин, В. Молоков, М. Водопьянов, С. Леваневский и А. Ляпидевский, которые вывезли людей на землю, были впервые удостоены специально установленного звания Героя Советского Союза. Там, в ледовом лагере Шмидта, возник план создать на самом полюсе дрейфующую станцию для научных работ, доставив ее туда самолетами. Этой идее полярный летчик М. Водопьянов посвятил свою книгу «Мечта пилота».

Через три года Арктике пришлось признать себя побежденной. Там, куда раньше ценой отчаянных усилий могли прорваться только одиночки, были поставлены палатки папанинского лагеря, самолеты доставили десятки тонн снаряжения, которое просто невозможно было дотащить сюда на собаках. А меньше чем через месяц Чкалов пролетел через полюс в Америку. За шестьдесят три с половиной часа он прошел почти до Сан-Франциско, но повернул из-за облачности и сел недалеко от города Портленда. В следующем месяце тем же путем прошел самолет Громова — за Лос-Анжелосом его не смог принять из-за тумана аэродром Сан-Диего, дальше уже была граница Мексики, но у Громова не оказалось ее карт и визы, поэтому он повернул, пересек Североамериканскую пустыню и сел у города Сан-Джасинто. Еще через месяц над полюсом прошла тяжелая четырехмоторная машина Леваневского, который потом вдруг сообщил, что один мотор вышел из строя, и после этого замолчал навсегда. Тридцать самолетов, наших и иностранных, в течение года искали пропавший экипаж — он исчез так же бесследно, как Амундсен: Арктика получила одну из последних своих жертв.

Теперь борьба за достижение полюсов на самолете стала воспоминанием. На Северном полюсе каждый год возобновляются на новой льдине дрейфующие станции, и сотни машин ежегодно облетывают тысячи километров бывшего вечного безмолвия. Теперь пассажир в удобном кресле глядит в иллюминатор с обычным дорожным спокойствием на те таинственные пейзажи, которые наполняли души первых путешественников «восторгом и ужасом». Огромный опыт полярных летчиков, привыкших летать в любых условиях и без видимых ориентиров, давно стал достоянием нашей гражданской авиации, а новые приборы страхуют летчиков от ошибок. Наука прочно высадила свои десанты в Антарктиде, где победивший воздушный транспорт — по-прежнему в очень трудных условиях — работает почти без летных происшествий.

И все же сам полярный край остался таким же суровым и беспощадным, просто человек к нему приспособился и лучше вооружен для борьбы за свое существование. С природой здесь не шутят. Я добрался от Москвы до станции СП-7 за два дня с посадками на обыкновенном самолете, завозившем очередные грузы. Был конец апреля — оживленное время в Арктике. Над полюсом сутками стояло солнце, и окна на «ночь» задергивали черными шторками и зажигали лампы, чтобы не нарушать нормальных людских привычек. Весь поселок выглядел очень мирно и благоустроенно, но трудно было все же забыть, что только толщина льда меньше чем в два метра отделяет его от трехкилометровой глубины океана. В небывало ясном и чистом небе, никогда не знавшем пыли, застыли вокруг лагеря высокие ледяные торосы. И казалось, ничто вокруг уже не напоминает о том неистовстве, с которым стремились сюда беспокойные души, — Арктика не хранит следов. Но их хранит наша память.

Весь путь авиации до наших дней, когда окрепшие крылья вторглись в самые глухие места всех континентов, — торжество человеческого оптимизма.

Профессия сама формирует нас. Летный характер не будет подлинным без большой энергии и быстрой готовности к действию. Иначе было бы нельзя летать. Летчик-испытатель — это прежде всего летчик-исследователь в не меньшей степени, чем открыватели полюсов, и если Амундсен был обречен на что-либо, то прежде всего на страсть к исследованиям, так же как и Скотт, который погиб на семнадцать лет раньше.

У Коллинза есть превосходная новелла об унылом летчике, над которым он посмеивается с добродушной иронией, свойственной их профессии:

«Глуми Гас» — мрачный малый — прозвали его в начальной военной летной школе Брукского аэродрома. Он всегда ждал, что его вот-вот выгонят из школы. Окончив ее, он считал, что это чистая случайность и что ему и трех недель не продержаться в школе высшего пилотажа в Келли. Когда он все-таки окончил Келли с репутацией лучшего летчика в классе, он был уверен, что никогда не найдет себе работы в гражданской авиации, что незачем было, собственно, кончать.

Несколько месяцев спустя я встретил его в Чикаго. Он летал на одном из лучших перегонов западного участка воздушной почтовой линии. Он был твердо убежден в том, что он много не налетает.

— В самом ближайшем будущем, — сказал он, — мне не миновать разбиться во время ночного полета. Что же хорошего в такой работе, если после нее останешься инвалидом на всю жизнь?

Спустя несколько лет я увидел его снова. Он летал над Аллеганскими горами. Он не понимал, на что ему больше жаловаться, раз уж он мертвец. Ведь все хорошие летчики разбиваются в этих горах...

Он взял отпуск и на время зачислился в армию. Я встретил его на аэродроме Митчел. Он сказал, что ему захотелось полетать на военных самолетах, чтобы отдохнуть и поразвлечься во время отпуска.

— Но знаешь, мне не следовало этого делать, — добавил он, — я слишком долго летал прямо и горизонтально. Сегодня утром я чуть не сбил одного в строю. Вряд ли я доживу до того, чтобы вернуться на почтовую линию.

Я вскоре увидел его снова, после того как он возвратился на свой участок.

— Как дела, Глуми? — приветствовал я его.

— Ах, — сказал он, — полеты на военных машинах сделали меня неосторожным. Сегодня утром я чуть не налетел на радиомачту. Как ты знаешь, неосторожность губит старых летчиков.

— Гас, — сказал я, — ты бы чувствовал себя несчастливым, если бы тебе не о чем было беспокоиться. Ты, наверное, доживешь до таких лет, когда у тебя вырастет длинная и белая борода, и тогда ты по целым дням будешь терзаться мыслью о том, как бы тебе не наступить себе на бороду и не сломать шею.