Нестор Котляревский - Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения
VIII
Влияние ли умиротворяющей природы или вообще поворот в настроении – но только в стихах Лермонтова в последние годы его жизни изредка попадаются хоть и грустные, но мирные и миролюбивые мотивы.
Поэт покидает Кавказ, и мысль его не о разлуке с природой, а о той встрече с людьми, которая его ожидает; он был к этим людям так равнодушен, а теперь ему так нужна их любовь и дружба:
Спеша на север из далека,Из теплых и чужих сторон,Тебе, Казбек, о страж востока,Привез я, странник, свой поклон.
Чалмою белою от векаТвой лоб наморщенный увит,И гордый ропот человекаТвой гордый мир не возмутит.
Но сердца тихого моленьеДа отнесут твои скалыВ надзвездный край, в твое владенье,К престолу вечному Аллы.
Молю, да снидет день прохладныйНа знойный дол и пыльный путь,Чтоб мне в пустыне безотраднойНа камне в полдень отдохнуть.
Молю, чтоб буря не застала,Гремя в наряде боевом,В ущелье мрачного ДарьялаМеня с измученным конем.
Но есть еще одно желанье!Боюсь сказать! – Душа дрожит!Что если я со дня изгнаньяСовсем на родине забыт!
Найду ль там прежние объятья?Старинный встречу ли привет?Узнают ли друзья и братьяСтрадальца после многих лет?
Или среди могил холодныхЯ наступлю на прах роднойТех добрых, пылких, благородных,Деливших молодость со мной?
О, если так! своей метелью,Казбек, засыпь меня скорейИ прах бездомный по ущельюБез сожаления развей.
[ «Казбеку», 1837]Мир как будто вселялся в душу поэта – и ему удалось закрепить это мирное настроение в нескольких удивительных по красоте стихотворениях. Они не веселые, даже очень грустные, но они мирные: в них много покоя и нет сердитой ноты:
Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же, изгнанникиС милого севера в сторону южную.
Кто же вас гонит: судьбы ли решение?Зависть ли тайная? злоба ль открытая?Или на вас тяготит преступление?Или друзей клевета ядовитая?
Нет, вам наскучили нивы бесплодные…Чужды вам страсти и чужды страданья;Вечно холодные, вечно свободные,Нет у вас родины, нет вам изгнанья.
[ «Тучи», 1840]Та же нота желанного покоя звучит и в переводе знаменитого стихотворения Гёте «Из Гёте» («Горные вершины») (1840).
Горные вершиныСпят во тьме ночной;Тихие долиныолны свежей мглой;Не пылит дорога,Не дрожат листы…Подожди немного,Отдохнешь и ты.
И какой простотой и искренностью веет от интимного стихотворения, набросанного в альбом С. Н. Карамзиной:
Любил и я в былые годы,В невинности души моей,И бури шумные природы,И бури тайные страстей.
Но красоты их безобразнойЯ скоро таинство постиг,И мне наскучил их несвязныйИ оглушающий язык.
Люблю я больше год от году,Желаньям мирным дав простор,Поутру ясную погоду,Под вечер тихий разговор…
[1840]То же мирное и грустное настроение сквозит и сквозь иронию в стихотворении «Завещание»:
Наедине с тобою, брат,Хотел бы я побыть:На свете мало, говорят,Мне остается жить!Поедешь скоро ты домой:Смотри ж… Да что? моей судьбой,Сказать по правде, оченьНикто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь…Ну, кто бы ни спросил,Скажи им, что навылет в грудьЯ пулей ранен был;Что умер честно за царя,Что плохи наши лекаря,И что родному краюПоклон я посылаю.
Отца и мать мою едва льЗастанешь ты в живых…Признаться, право, было б жальМне опечалить их;Но если кто из них и жив,Скажи, что я писать ленив,Что полк в поход послали,И чтоб меня не ждали.
Соседка есть у них одна…Как вспомнишь, как давноРасстались!.. Обо мне онаНе спросит… всё равно,Ты расскажи всю правду ей,Пустого сердца не жалей;Пускай она поплачет…Ей ничего не значит!
[1840]Лермонтов как будто чувствовал близость своей кончины и без ропота шел ей навстречу.
Жизнь теряла свой мишурный блеск… ее уста шептали непонятный упрек… и вместо соблазнительного видения вставало перед глазами поэта какое-то чудище.
Не это ли страшное создание блеснуло в загадочном стихотворении «Морская царевна»?
В море царевич купает коня;Слышит: «Царевич! взгляни на меня!»
Фыркает конь и ушами прядет,Брызжет и плещет и дале плывет.
Слышит царевич: «Я царская дочь!Хочешь провесть ты с царевною ночь?»
Вот показалась рука из воды,Ловит за кисти шелко́вой узды.
Вышла младая потом голова;В косу вплелася морская трава.
Синие очи любовью горят;Брызги на шее как жемчуг дрожат.
Мыслит царевич: «Добро же! постой!»За косу ловко схватил он рукой.
Держит, рука боевая сильна:Плачет и молит и бьется она.
К берегу витязь отважно плывет;Выплыл, товарищей громко зовет:
«Эй вы! сходитесь, лихие друзья!Гляньте, как бьется добыча моя…
Что ж вы стоите смущенной толпой?Али красы не видали такой?»
Вот оглянулся царевич назад:Ахнул! померк торжествующий взгляд.
Видит, лежит на песке золотомЧудо морское с зеленым хвостом;
Хвост чешуею змеиной покрыт,Весь замирая, свиваясь дрожит.
Пена струями сбегает с чела,Очи одела смертельная мгла.
Бледные руки хватают песок;Шепчут уста непонятный упрек…
Едет царевич задумчиво прочь.Будет он помнить про царскую дочь!
[1841]IX
Поэт, мы знаем, и в прежние годы обращался иногда к религиозным темам. Но уловить какое-нибудь положительное религиозное признание в его ранних стихах было невозможно.
В последний период жизни Лермонтов к религиозным темам стал возвращаться и, как свидетельствует князь В. Ф. Одоевский, вел с ним даже частые религиозные споры.
Многое было испытано Лермонтовым и, как прежде, удовлетворения нигде не найдено. Жизнь, правда, была еще впереди; но зато вопросы, ею поставленные, стали более сложны и серьезны. Остаться при старой мирооценке было невозможно, а новый взгляд пока еще не был выработан. Способность отдаваться мечтам осталась та же и даже усилялась как следствие духовной и телесной усталости. Если в прежние годы Лермонтов был мрачен и раздражен, то теперь он становился очень грустен. Его все чаще и чаще преследовала мысль о смерти. Было ли это предчувствие близкой кончины или просто нервное расстройство – но поэт стал нередко переносить свои мечты за пределы гроба.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
