Роберт Лейси - Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

«Было ужасно интересно, — докладывала она об этом странном ужине втроем, — они столько рассказывали мне об Африке!»

Грейс имела немалый опыт в том, как обвести вокруг пальца мать, чтобы та не слишком совала нос в ее амурные дела. Вся семья Келли функционировала по этому принципу. Однако подобные ухищрения были не в характере Кларка Гейбла, и появление в Лондоне миссис Келли стало для него сигналом к отступлению.

Генри Хэтуэй, режиссер фильма «Четырнадцать часов» с участием Грейс, по чистой случайности в то время тоже остановился в отеле «Савой» со своей женой Скип, и супруги, таким образом, стали свидетелями финала нашумевшего романа.

«Он поставил на верхней площадке швейцара, чтобы тот не пускал ее к нему, — вспоминает Скип Хэтуэй. — Пока мы жили там, наверху постоянно дежурил швейцар. Она была очень настырной».

Чета Хэтуэев и Гейбл были старыми друзьями.

«Он просто сказал ей: «Уходи», — вспоминает миссис Хэтуэй.

У супругов Хэтуэй сложилось впечатление, будто Гейбл пытается свести роман к дружеским отношениям. Четырежды женатый человек, за спиной которого было тридцать лет переездов с места на место и бессчетное количество романов, Гейбл, умудренный опытом, знал, когда следует поставить точку. Однако для Грейс подобный поворот событий был в новинку, и ее письма к Пруди в Нью-Йорк полны неподдельного горя.

«Мы больше не разговариваем друг с другом, — писала она подруге. — Я ужасно подавлена и хочу скорее вернуться домой».

«Она чувствовала себя совершенно опустошенной, — вспоминает Мари Фрисби-Рэмбо. — Я помню, как она рассказывала мне, что он не отвечал на ее звонки, на записки».

— Когда мы приехали в Лондон, его словно выставили на всеобщее обозрение, — сказала Грейс. — Он был Кларк Гейбл. Я же была никто.

Кларк Гейбл, разумеется, был гораздо выше, нежели заурядный донжуан, и Грейс ему нравилась совершенно искренне. Его публичные заявления о том, что он-де испытывает к ней исключительно отцовские чувства, были не так уж далеки от истины. Вряд ли их стоит рассматривать как камуфляж к случившемуся в Африке. В последующие годы он не раз сопровождал Грейс на голливудских торжествах и общественных мероприятиях как старый, верный друг. Грейс же понадобилось некоторое время, прежде чем она научилась видеть в нем старшего товарища. Гейбл проводил молодую актрису в аэропорт, чтобы с дружеской улыбкой пожелать ей доброго пути. Это было сделано намеренно, чтобы положить конец всяким слухам. Однако Грейс было чуждо притворство. На глазах у нескольких десятков репортеров и кинооператоров, она, не сдержавшись, разрыдалась.

Роль, сыгранная Грейс в «Могамбо», стала наглядным свидетельством того, что Грейс не зря провела год в классе у Сэнфорда Мейснера. Ей, конечно, было еще далеко до кажущейся легкости таких маститых актеров, как Кларк Гейбл и Ава Гарднер, но, с другой стороны, в «Могамбо», как и в «Полдне», ее героине полагалось быть немного чопорной. Грейс весьма убедительно передала рвущуюся наружу и не менее усердно подавляемую страсть. Сыгранные ею роли Эйми Кейн и Линды Нордли стали ее первым крупным успехом, и журнал «Лук» признал ее лучшей актрисой 1953 года.

Эта несколько экстравагантная номинация была детищем Руперта Аллена — молодого кинокритика, работавшего представителем журнала «Лук» в Европе. Аллен познакомился с Грейс в Лондоне, где он готовил для своего журнала материалы о предстоящей коронации Елизаветы II. Вскоре он оказался в числе близких друзей Грейс. Будучи гомосексуалистом, Руперт Аллен стал для молодой актрисы чем-то вроде задушевной подруги и конфидантки. Именно ему предстояло в течение долгих лет использовать весь свой шарм и связи во славу ее карьеры и имиджа.

Почти так же — «по блату» — Грейс удостоилась в 1953 году награды академии за лучшую второстепенную роль в «Могамбо». Эта номинация в категории «второго состава» по традиции отдавалась хорошенькой начинающей актрисе, за которой стояла мощная киностудия… Как правило, это делалось для того, чтобы как-то украсить начало церемонии раздачи наград, поэтому никто не удивился, когда в зале прозвучало ее имя.

Однако в Голливуде по-настоящему заметили Грейс. Ее на редкость хорошенькое личико, если его правильно снять, заполняло собой ту пустующую нишу, которую до этого занимала Ингрит Бергман. Холодная загадочная блондинка, Бергман на протяжении сороковых годов была настоящей царицей Голливуда, особенно после «Касабланки». Однако в 1950 году та чувственная ранимость, которой прославилась Бергман, чудовищным образом сказалась на ее личной жизни. Холодная красавица до безумия влюбилась в итальянского режиссера Роберто Росселини. Забеременев, Бергман сбежала вместе со своим возлюбленным в Европу, бросив на произвол судьбы дочь и, судя по всему, ни в чем не повинного мужа-врача.

Этот скандал до основания потряс всю киноиндустрию. С трибуны американского Сената актрису заклеймили как «приверженицу культа свободной любви», «апостола деградации», а сенатор из Колорадо Эдвин Джонсон призвал внести изменения в законодательство, дабы Департамент торговли впредь лицензировал кинобизнес и следил за его моральными устоями. Бурные восторги начала пятидесятых в адрес таких секс-бомб, как Лана Тэрнер, Джейн Рассел и Мерилин Монро, частично подтверждают правильность сенаторской точки зрения.

На место Ингрид Бергман претендовали Вирджиния Мак-Кенна и Дебора Керр, однако они были слишком большими чистюлями и праведницами. И лишь Грейс представляла собой загадочный сплав пламени и льда. Она была наделена той пикантной двусмысленностью, которая и составляла изюминку несравненной Бергман. Грейс была блондинкой, а благодаря своим тевтонским генам, как и Бергман, — обладательницей высоких нордических скул. Их физическое Сходство моментально бросалось в глаза. Со своими белыми перчатками и хорошими манерами Грейс Келли тоже пришла в кинематограф не лишенной светского лоска.

«Долго нам пришлось ждать, — заметил галантный Гэри Купер, — прежде чем у нас в кино завелась барышня, которая производит впечатление прирожденной аристократки».

Грейс Келли вовремя зацепила нужную струну. Всего после трех незначительных ролей она стала получать из Голливуда предложения, равносильные по монументальности библейскому эпосу (в начале пятидесятых студии, чтобы доказать свою респектабельность, словно на перегонки, взялись за постановку классики; вот тут-то им и понадобилась Грейс — полная противоположность «девчонке в свитере»).