Евгений Бурче - Петр Николаевич Нестеров

— В чем дело? — закричал сквозь свист ветра Лазарев, еще плохо разбиравшийся в авиационных происшествиях.

— Отказал мотор… ищу куда садиться…

— Так ведь мы над противником… Это плен?

— Ну это еще посмотрим!

Высота была порядочная. С тысячи метров «Моран» мог планировать без мотора вдаль на десять километров. И Петр Николаевич стал осматриваться, где бы найти площадку для приземления подальше от австрийских позиций.

За лесочком, близ небольшой деревушки заметили выгон для скота. Высоты уже немного, долго думать не приходится. «Моран» круче наклоняется вниз, сильнее засвистели растяжки. Земля, чужая, таящая опасность, быстро набегает на самолет. Толчок, прыжок, другой… и самолет останавливается, покосившись на смятое колесо. Теперь не взлететь, если даже удастся исправить мотор. А от деревни уже бегут люди, конечно, австрийцы. Летчики выскакивают на землю. Лазарев рвет документы, а Нестеров открывает сливной кран бензинового бака и зажигает спичку. Пламя охватывает беспомощный «Моран», а летчики вытаскивают свои пистолеты, но… никто на них не нападает.

Подбежавшие люди, остановившись в десятке шагов, приветливо машут снятыми шапками! Что за притча?

Скоро все выяснилось. Жители деревни были западные украинцы, а австрийских войск в ней не было. Русских летчиков с почетом привели в деревню, стали угощать. Не понадобилось и знание Лазаревым языков, чтобы объясняться с братским народом. Высланные по сторонам мальчишки высматривали, не появятся ли австрияки. Но те либо не заметили, как садился самолет, либо им было не до него: они панически отступали.

Когда стемнело, Нестеров с Лазаревым отправились в сторону своего расположения по тропинке, указанной им крестьянами. По выстрелам, раздававшимся в стороне, им казалось, что они уже перешли линию фронта, но едва Петр Николаевич выступил из кустов на открытое место, как раздался совсем рядом окрик: «Хальт!»

Из темноты выросла фигура австрийского часового. Штык его винтовки почти уперся Нестерову в грудь. За его спиной Лазарев тихонько поднимал свой браунинг…

Но что это? Вражеский солдат бросает винтовку и срывающимся голосом шепчет: «Я есть русин, я есть русин, я сдаваюсь…»

Несколько быстрых слов с той и другой стороны, и вот уже все трое, благополучно миновав второй пост, вышли к передовым русским окопам. К утру Нестеров и Лазарев уже были в своем отряде, к восторгу всего личного состава[62]. И едва ли не счастливее всех был Геннадий Нелидов, до темноты не уходивший с аэродрома в надежде услышать, может быть, знакомый гул «Гнома» и первым встретить вернувшегося командира. А наутро в его волосах Петр Николаевич увидел седую прядь…

О своем приключении Нестеров на следующее же утро написал подробное письмо Надежде Рафаиловне.

Одна из газетных заметок с упоминанием о посадке Нестерова в тылу австрийских войск.

Петра Николаевича уже давно интересовала проблема бомбометания с самолетов. Этот интерес особенно усилился после того, как он прочел сообщение, что в Пруссии русские летчики бомбили противника. Но на посланное им требование снабдить отряд бомбами был получен ответ: «Авиационных бомб на снабжении не имеется».

Первоначально Нестеров ничего не предпринимал, так как, летая один, он просто физически был бы не в состоянии и управлять и бросать бомбу из своей кабины, находящейся посередине между широкими крыльями. Но сейчас у него были наблюдатели…

Петр Николаевич поехал в гости к офицерам ближайшей артиллерийской батареи. За скромным завтраком, устроенным в землянке, артиллеристы наперебой высказывали свое восхищение смелыми полетами Нестерова и удачными корректировками их стрельбы с самолетов XI отряда. Сообщили они и такую новость: пленные показали, что австрийскому командованию известно имя командира действующего против них русского авиационного отряда, что самолет Нестерова всегда опознается по смелым и красивым виражам на небольшой высоте и за его сбитие или пленение назначена большая денежная премия!

— Вряд ли кому-нибудь удастся получить эту премию, — сказал Петр Николаевич. — Но вот что, друзья: можете вы мне сделать небольшой подарок?

— Какой? Венгерского вина? Шнапса? Этого у нас много…

— Нет… Парочку трехдюймовых гранат!

— Как? Зачем? Для чего?

— Хочу их переделать в бомбы, чтобы сбросить с самолета!

На обратном пути по бокам у Нестерова на кожаном сиденье автомобиля лежали две соседки — гаубичные гранаты со снятыми ударниками. Автомобиль подкатил к мастерским, и Нелидов бережно перенес подарок на верстак. Тут же, на листе фанеры, Петр Николаевич нарисовал, как к донной части снарядов прикрепить на хомутиках крылышки-стабилизаторы. «С ними граната не будет кувыркаться как попало, а будет падать прямолинейно, носом вниз», — сказал он окружившим его механикам[63].

Дело было не хитрое, и скоро две авиабомбы были уже готовы. Но плохая погода не давала возможности вылететь, чтобы их испробовать. Наконец 25 августа небо прояснилось, и Петр Николаевич вылетел, чтобы выполнить давно уже заданную отряду разведку. Через 2 часа 10 минут он вернулся в очень возбужденном состоянии и, еще не вылезши из самолета, приказал: «Вызвать ко мне поручика Титова. Обе бомбы к самолету!»

— Я обнаружил большое скопление австрийских войск и обозов вот здесь, — сказал Нестеров, показывая на карту подошедшему Титову. — Я беру с собою вас. Вы, как артиллерист, лучше Лазарева сумеете в воздухе ввинтить в гранаты взрыватели… Приготовьтесь!

Лишь только бак был вновь наполнен бензином и Нелидов проверил все растяжки крыльев и тросы управления, Нестеров и Титов заняли свои места в самолете. Обе гранаты Нелидов осторожно положил Титову на колени, потом подошел к винту.

— Контакт!

— Есть контакт!

Еще не успевший остыть мотор сразу запустился. Аккуратный разбег — и вот самолет уже в воздухе.

Через двадцать минут полета Петр Николаевич, обернувшись к Титову и показывая рукой вперед, кричит: «Видите?» Да, впереди, на шоссе, действительно видна грандиозная пробка из скопившихся перед мостом пехоты, пушек, лошадей и повозок. Нестеров сбавляет обороты мотора и начинает планировать к цели, в то время как Титов ввинчивает в гранаты головки с взрывателями.

Цель ближе и ближе. Титов осторожно выпрямляется в кабине во весь рост. Ветер вырывает его из самолета, а держаться нечем: в руках тяжелая граната, вторая зажата между коленями. «Внимание! — кричит Нестеров и поднимает руку, сам всматриваясь вперед и оценивая на глаз необходимое упреждение. — Бросай!»