Михаил Армалинский - Максимализмы (сборник)

Несколько англоязычных поэтов говорили мне, да и читать мне приходилось, что стихи Бродского, которые он писал на английском – плохие. Я не читал ничего у Бродского на русском, чтобы применить такой эпитет – всё в той или иной мере вызывает во мне восторг.

Когда я читаю стихи Бродского на английском, мне всё понятно, и я их ощущаю почти как его русские стихи. И эта понятность вдруг вызвала во мне подозрение. Ведь все стихи великих англоязычных поэтов мне мало понятны или не понятны вообще, то есть я не могу прочувствовать поэзию на чужом языке. А вот англоязычную поэзию Бродского я чувствую прекрасно. Не является ли это доказательством того, что его стихи на английском действительно слабы? Иначе я бы их так же не понимал и не чувствовал, как стихи великих англичан и американцев.

Весь мир, по меньшей мере христианский, умиляется моральному кредо: относись к другим так, как ты хочешь, чтобы другие относились к тебе.

Однако стоит применить это кредо к женщинам, как весь мир, и в особенности христианский, встаёт на дыбы.

Я смотрю на бабу и желаю её выебать. Я отношусь к ней именно так, потому что хочу от неё точно такого же отношения к себе. Я обнимаю незнакомку и целую в губы, потому что хочу, чтобы она обняла меня и поцеловала в губы. Я сдираю с неё шмотки, потому что хочу, чтобы она содрала шмотки с меня. И фак далее и тому бесподобное… Но баба вырывается и вопит, что её насилуют. Не желает она следовать этому золотому правилу, и в этом её истинная безнравственность и аморальность.

Тут у шестерёнок человеческого общества выбиваются зубы, и общественный механизм начинает пробуксовывать, похерив продвижение к духовному прогрессу.

Так проверяется суть сексуальной морали. А суть-то её – благонамеренная ложь. И это уже касается не только христианских, но и прочих ортодоксальных придумок, цель которых выдрессировать дикого человека в домашнее животное. И на нём ездить.

Одна женщина выдрессировала гнома, чтобы использовать его как противозачаточно-возбуждающее средство. Она засовывала его в пизду перед приходом любовника. Гном усаживался на шейку матки и массировал её ручками на радость женщине. А когда во влагалище врывался хуй и грозил размазать гнома по стенкам, тот забирался в дальний уголок и следил, когда появится первая капля жидкости и тотчас присасывался ртом к отверстию в головке. Так он поглощал всё до последней капли и спасал матку от нашествия сперматозоидов. А потом он вылезал наружу и женщина в благодарность позволяла ему кончить ей в рот еле ощутимой для неё каплей. Гномик же в очередную ответную благодарность жил в её штанах и лизал клитор по команде хозяйки. Такой вот установился симбиоз.

У духа и у хуя – единые болезни: падучая. В состоянии здоровья они тоже едины: сильны и высоки.

Вот и получается, что хуй – это воплощение духа.

Праздничный салют – это ярчайшая иллюстрация пускания денег на ветер.

Раз цветы – это половые органы растений, то фотографии цветов – это порнография. Тогда фотографии бутонов цветов – это детская порнография.

Моё слово – это всего лишь капля в море. Но и эта капля может стать последней, переполнившей чашу литературного терпения.

Он присел перед дорогой. Потом встал, вышел за порог, сказал: «Ну, с богом!» – и выстрелил себе в рот.

Ислам – самая честная религия, ибо рассматривает женщину как абсолютный сексуальный объект, то есть любая часть женщины всегда и мгновенно является для мужчины соблазном, и никакие её душевные, интеллектуальные или иные качества даже не принимаются в рассмотрение. Женщина – («от гребёнок до ног») лишь приспособление для ебли. Именно поэтому вся женщина, а не лишь её лицо или бёдра, должна быть скрыта от мужского взгляда в общественном месте.

Все, кроме ислама, бросились в другую сторону – женщина никогда не должна рассматриваться как сексуальный объект, даже во время ебли (еби, но в то же время уважай и веди интеллектуальный разговор). Женщине позволяют всё больше оголяться в общественных местах, но требуют, чтобы мужчины не обращали внимания на её раздвинутые ноги, распирающие маечку груди и вылезающие из под шорт ягодицы.

То есть ислам прямо смотрит в глаза мужской похоти и направляет её в русло многоженства, а все остальные религии озабочены только тем, как мужчину выдрессировать в собаку, которая, голодная, будет сидеть у куска мяса, но не трогать его, пока государство и законы не скомандуют, что можно, командой: «Брак!»

Но мужчина – не собака. А волк. Его как ни корми, он всё в пизду смотрит. В роскошное мясо пизды.

Птицы-самцы поют серенады самке, а самка по музыкальным гармониям оценивает эстетическую, этическую и физическую приемлемость каждого самца как возможного отца её будущих птенцов. Причём она не видит самца, а только слышит его песню. Каковы её музыкальные критерии, как она по музыкальным способностям определяет прочие? Получается, что музыкальная гармония определяет все остальные гармонии.

Так и людское музыкальное искусство основано на желании понравиться самке даже с помощью военных маршей. Песня – это мужское резюме, выкладываемое самке, чтобы она приняла данного певца на работу по наслаждению и, возможно, – размножению. Эта работа начинается с праздника ебли, а потом на певца взваливается будний труд по воспитанию наплодившегося.

У птиц цикл зачатия – воспитания – прощания длится один год и потом повторяется заново, а у человека этот цикл, начавшись, не прекращается и длится всю жизнь. И тут мужская песня оборачивается воплями, которые зовутся песней без слов.

В отличие от птичьего общества, человечьи самки поют не хуже самцов, а часто и лучше. Самка начинает петь тогда, когда самцу петь надоело, а самке всё ещё хочется. Иногда бывают дуэты самки и самца, однако это только видимость единства, ибо каждый поёт о своём. О своём желании.

Но главное из всего этого пения то, что человеческие самки, подобно птицам, влюбляются в певца-мужчину, лишь заслыша его песни и часто не видя его. А если и видят, то прощают ему его внешнюю непривлекательность из-за его таланта. Или, иначе – его непривлекательная внешность затмевается его красивой песней и начинает представляться женщине привлекательной.

Таким образом, слуховая красота музыки нейтрализует зрительную непривлекательность.

Но чаще всего, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. И как соловья, так и баб музыкальными баснями не кормят.