Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера - Артем Юрьевич Рудницкий
Шмуль и Варшавер и прежде выпускали картины патриотического содержания, но с антифашистским оттенком. О том, как Красная армия громит развязавших войну немцев и освобождает от них всю Европу. Мне эти картины нравились, да и всем тоже. «Яростный отпор», «Главный рубеж», «На дальних подступах» и еще несколько. Но их перестали показывать, ведь немцы могли обидеться, а дружба с ними стала одной из основ советской внешней политики. По крайней мере, на какое-то время, я так думаю.
Первым эпизодом нового фильма Шмуля и Варшавера должен был стать прилет в Москву личного посланника Гитлера, агента абвера Линды Майерс. По сценарию ей поручено доставить сверхсекретное послание Сталину, в котором фюрер предупреждает вождя о кознях Лондона и Вашингтона. Это главная роль и ее поручили исполнить австрийской суперзвезде Кристина Беккер, ее мы как раз и встречали в то утро.
Слава этой красотки гремела по всей Европе, в основном она снималась в мелодрамах, мюзиклах и приключенческих лентах. В отличие от Линды Майерс, которую ей предстояло сыграть в нашей картине, Кристина не являлась сотрудником разведки, но в политической деятельности участвовала и достаточно активно. Состояла в нацистской партии, выступала на митингах и собраниях в поддержку гитлеровского курса и была близко знакома с самим фюрером и другими руководителями рейха. Гитлер обожал ее и по многу раз пересматривал фильмы с ее участием. И в Москве ей предстояло не только в кино сниматься, но и встретиться с нашими вождями – обсудить предложения фюрера о дальнейшем развитии советско-германских отношений.
Шмулю пришла в голову чудесная идея – снять ее прилет, словно это прилет Линды Майерс, и вставить в ленту. Так киногруппа экономила деньги и время. Иначе пришлось бы просить у командования ВВС «юнкерс» (они у нас где-то были, но устаревшие, остались с двадцатых, когда их выпускал секретный немецкий завод в Филях). Но к чему всё это, когда можно было запечатлеть на пленку реальную встречу на аэродроме. Шмуль радовался своей изобретательности, кричал о жизненной правде, симбиозе документалистики и игрового кино и обещал сногсшибательный монтаж.
До сих пор не могу понять, каким образом ему удалось согласовать свою бредовую идею не только с нашим руководством, но и с немцами. Может, потому что немецкой части киногруппы она тоже пришлась по вкусу, захотели швабы острых ощущений. И Беккер не возражала.
По сценарию англичане хотели расправиться с женщиной-агентом, не пустить ее к Сталину и подорвать сотрудничество двух великих держав. Завербовали красноармейца, который дежурил на сторожевой вышке с пулеметом и должен был открыть огонь по подлетавшему аэроплану… Машина, объятая пламенем, падала, погибал весь экипаж, но Линда Майерс оставалась в живых. Иначе фильма бы не было. По сценарию ее спасал капитан госбезопасности Левашов. Бросился к самолету, взломал дверь и выволок оттуда молодую и красивую женщину. То, что главная героиня обязана быть молодой и красивой, сомнению не подлежало, и Кристина Беккер полностью соответствовала такому образу. Счастливое спасение происходило за секунду до взрыва топливных баков «юнкерса».
Понятное дело, по сюжету это становилось началом крепких товарищеских, а потом, конечно, и романтических отношений. Шмуль даже предполагал включить в фильм постельную сцену, считая ее художественно и политически оправданной и идеологически очень важной. Меня он уверял, что такая сцена более выпукло обозначит всю глубину советско-германского единства. «Выпукло» было его любимым словечком, он придавал ему позитивный смысл и без устали украшал им свою речь.
В роли чекиста-спасителя снимался актер Никита Мухин, мужественный красавец, прославившийся после военно-патриотической картины «Последний самурай». Трудно передать, как радовался Шмуль, добившись его согласия. Я тогда испортил ему настроение, напомнив о гомосексуальных повадках Мухина, и позволил себе сыронизировать: «Трудно вам придется с постельной сценой, Давид Израилевич». На что режиссер тут же обиделся и заявил, что я недооцениваю способности Мухина к перевоплощению и зритель ничего не заподозрит. И Кристину он уговорит на раз. «Захочу, – в запальчивости кричал Шмуль, – и немка у меня полюбит хоть козла!». Опомнившись, уточнил, что на экране, разумеется, не в жизни.
«А не боишься, – подзуживал я, – что посреди съемок твоего героя посадят?». Он ведь особенно своих повадок не скрывает. Был у нас уже заговор педерастов при Ягоде, смастырят и второй. Статью в кодексе никто не отменял – и у нас, и в Третьем рейхе такая имеется. Тут Шмуль замахал руками и, брызнув слюной, назвал меня перестраховщиком, но быстро опомнился. Это я ему тыкал и мог говорить, что угодно, а он не имел права забывать о разнице в нашем положении. «Вы же знаете, Алексей Абрамович, – поспешно проблеял Шмуль, – если бы хотели, то давно посадили. У нас эта статья – повод, сажают совсем не за это…». Я не стал спорить.
Красноармеец, которому предстояло открыть огонь по самолету, был настоящим красноармейцем, не актером. Обыкновенный крестьянский парень – Тимофей Ермолин. Лишние расходы и время – актера обучать стрельбе из зенитной установки! С командованием договорились, патроны заменили на холостые. Ну, а то, как самолет охватывает пламя, как он падает, разваливается на куски и Мухин-Левашов Кристину в последний момент из кабины вытаскивает – это всё планировалось снимать позже, в павильоне. С помощью всяких киношных трюков. Уже и макет «юнкерса» сколачивали из фанеры.
В то утро мы бродили по летному полю в утренней промозглой серости, под моросившим дождиком, который насыщал все вокруг противной холодной влагой, а земля, прикрытая порыжевшей травой, впитывала ее как губка, рыхло хлюпала и чавкала под сапогами. Но мне было наплевать, сапоги я носил хорошие, индпошива, на Лубянке плохих не шьют. Шмуль тоже не жаловался, щеголяя в американских армейских ботинках на толстой подошве. В Америку он ездил снимать
