Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера - Артем Юрьевич Рудницкий

Артем Юрьевич Рудницкий

Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера

Посвящается дочери

Автор выражает глубокую признательность Василию Степановичу Христофорову, руководившему Центральным архивом Федеральной службы безопасности, директору Историко-документального департамента Надежде Михайловне Бариновой и другим сотрудникам Архива и Департамента за помощь и поддержку при работе над книгой.

– Ты нарисовал в этом рассказе много картин, – сказал я.

– Да, – кивнул он, – но они были без начала и без конца.

– Последняя картина имела конец.

– Да, – ответил он, – но какой конец?

– Это был кусок жизни.

– Да, – согласился он, – это был кусок жизни.

Джек Лондон

Тропою ложных солнц

Мальчик верил в революцию. Как и многие его сверстники – школьники, гимназисты, студенты. Это была вера в свободу, в борьбу против жирных, богатых и подлых, а еще – тяга к приключениям, в результате которых благородство обязательно побеждало. Этому учили романы Луи Буссенара и Луи Жаколио, Майн-Рида, Жюля Верна, Джека Лондона… Затхлый, удручающе скучный и несправедливый мир приходившей в упадок Российской империи следовало заменить на нечто лучшее. Хуже быть уже не могло. Такая была уверенность.

Слово «революция» казалась волшебным. Баррикады, товарищи, к оружию! Ни шагу назад! Патроны, где патроны?! Умрем, но не сдадимся! Храбрый и отчаянный Гаврош из «Отверженных» Виктора Гюго, Рудин Ивана Тургенева, гарибальдийцы, смельчаки на восставшей Пресне с наганами и охотничьими ружьями против казаков и жандармов… Хотелось быть похожими на этих книжных и реальных героев. Эх! Романтика.

Особенно ждали перемен еврейские мальчики, ненавидевшие антисемитское государство – с его великорусским шовинизмом, чертой оседлости, погромами, охотнорядцами и всей правовой и культурно-образовательной системой, отводившей потомкам Моисея место на задворках общественной жизни. Всё это хотелось сломать, разрушить, истребить.

Александр Винтер был одним из таких мальчиков. Он появился на свет в начале прошлого столетия и светило ему вполне заурядное будущее: гимназия, работа мелким служащим (по стопам отца), женитьба на порядочной и воспитанной девушке, кандидатуру которой придирчиво бы изучили и одобрили родственники, достойное и скучное супружество. Однако революция смешала все карты и подарила совершенно другую судьбу – необыкновенно драматичную, изобиловавшую острыми коллизиями и внезапными, подчас необъяснимыми поворотами.

Недоучившийся гимназист взялся помогать большевикам, стал подпольщиком, пошел на гражданскую войну – добровольцем в Красную армию, был бойцом-самокатчиком, кавалеристом, сотрудником ЧК, потом стал кинематографистом и участвовал в съемках шедевров советского кино, служил в разведке… Трудно сказать, чем бы закончилась эта головокружительная карьера, если бы страна не погрузилась в пучину Большого террора.

Жизнь этого человека воплотила в себе героическое и трагическое время, научившее тому, что большие надежды оборачиваются большими разочарованиями и стремление полностью отречься от старого мира и «отряхнуть его прах с наших ног» до добра не доводит.

Прошлое столетие во многих отношениях оправдало высказывание Василия Ключевского: «Пролог ХХ века – пороховой завод, эпилог – барак Красного Креста». Культовый историк предвидел беспрецедентное по своему размаху военное производство и гонку вооружений, бессмысленные и кровопролитные военные конфликты, геноцид, террор, массовое истребление людей тоталитарными режимами и как следствие – нарастающую угрозу моральной деградации человечества и всеобщей паранойи.

Но революционно настроенному мальчику ничего такого в голову не приходило. Ему была присуща абсолютная убежденность в том, что прежний порядок вот-вот будем сметен с лица Земли и с полным на то основанием можно будет воскликнуть: «О, дивный, новый мир!». Он не подозревал, что жизнь извилиста и коварна, что благими намерениями вымощена дорога в ад и нужно быть очень осторожным со своими желаниями, поскольку они могут сбыться.

Настоящая фамилия Александра Винтера – Кесельман. Моей матери он приходился дядей, а мне – двоюродным дедушкой. Однако воспринимал я его всегда как дядю Шуру. Ведь мама так его всегда называла. И в этой книге он фигурирует как Александр Винтер, Александр Кесельман или просто как дядя Шура.

Несмотря на тяжелые испытания (война, эвакуация), в семейном архиве сохранились его фотографии, несколько листов из общей тетради, в которой он вел дневник, делая записи от случая к случаю, наброски романа, который, судя по всему, так и не успел закончить. А также предсмертное письмо – о том, где и как оно было написано и каким чудом оно дошло до родных, еще будет сказано.

Кое-что о дяде Шуре мне рассказывали мать и бабушка. Правда, мама мало что помнила, когда его не стало, она была еще ребенком. А бабушка не любила ворошить прошлое, тяжело было вспоминать о трагической судьбе брата. К тому же, как и все, кто выжил, она не могла избавиться от страха, остававшегося в крови. Не было уверенности в том, что репрессии и массовые убийства не повторятся. Поэтому старалась лишнего не говорить.

Дядю Шуру расстреляли в Хабаровске в начале 1938 года, после длительных допросов и избиений. В первую волну реабилитации он не попал. Возможно, у прокуратуры и министерства юстиции просто руки не дошли, а после смещения Хрущева в 1964-м эта волна пошла на убыль. Репрессии и все, что с ними было связано, замалчивали. Так что дядя Шура долго оставался шпионом и врагом народа.

Его оправдали в 1992-м, а бабушка умерла за шесть лет до этого.

Помимо семейного архива и воспоминаний близких, эта книга основана на документах из двух следственных дел, которые хранятся в Центральном архиве ФСБ. Одно – московское, датированное 1935 годом, другое – хабаровское. Начато летом 1937-го и закончено в феврале 1938-го. Трудно передать, какое волнение я испытывал, когда приходил в небольшой читальный зал на Кузнецком мосту и листал архивные страницы с сухими, казенными записями. И всё же они проливали свет на бурную жизнь Александра Винтера, бросавшую его от Одессы до Мексики, от Москвы до Дальнего Востока и Китая. Он искал себя, перепробовал разные занятия, в конце концов, вернулся в кинематограф, и кто знает, каких бы успехов достиг, проживи он дольше…

Сегодня хорошо известно, как в годы сталинского режима фабриковались расстрельные дела, как, на наш теперешний взгляд, совершенно дикие, безумные измышления выдавались за святую правду. И все же было мучительно и страшно погружаться в изучение десятков листов допросов, которые лишний раз доказывают, что человека можно заставить сказать все, что угодно и сделать с ним все, что угодно. Вспоминаются слова Джорджа Оруэлла о том, что «лицо для растаптывания всегда найдется» и «всегда найдется еретик, враг