Исповедь русской американки - Валентина Попова-Блум
Она представилась в Корнельском университете.
Преподавал там русский язык и литературу некто «новеллист» Владимир Набоков. По рассказам Юджина, студенты Корнельского университета удивились крупному человеку, который при первой же встрече со студентами поведал им о своем увлечении бабочками.
Представить себе такого крупного человека бегающим с сачком за бабочками, было очень «шмешно», как говорил Юджин, и профессор смеялся вместе со студентами.
Студенты любили чудаковатого русского писателя, не понимая еще его масштаба. Забавно было, что на лекции он часто приходил с женой, которая молча сидела в уголке и вязала.
Много позже, лет через десять нашего брака, семья двух русских профессоров по психологии из Нью-йоркского университета попросила Юджина прочитать лекцию о Набокове на уроке литературы в школе их дочери. Мы приехали в школу в штате Нью-Джерси, я поразилась крупности и взрослости разноцветных деток старших классов, пришедших на урок, и переживала — как они примут рассказ старого человека о своей учебе в классе у Набокова полвека назад. Но оказалось, что их учительница литературы была влюблена в этого русского писателя и много им рассказывала и читала. Справедливости ради отмечу, что американская публика слышала это имя в связи с известным фильмом «Лолита» по роману Набокова.
Юджин несколько затянул вступление, я волновалась, чтобы его рассказ не был скучен и не привел этих взрослых американских подростков к разочарованию в русском писателе. Но вдруг Юджин повернул класс в нужную сторону (сказался его опыт работы учителя математики в школе в молодости), и ребята зачарованно слушали. Когда он упомянул о жене Набокова, я из угла решила напомнить ему, что она вязала, сидя на уроках писателя.
На своем плохом английском вставила в его речь две кажущиеся мне важными фразы, а Юджин повернулся ко мне и мягко заметил:
— И жена Набокова Вера всегда сидела на уроках мужа молча, не произнося ни звука.
Класс грохнул хохотом, и я смеялась с ними. Юджин улыбался. Урок прошел блестяще, было задано много вопросов, и интерес к русскому писателю был большим и неподдельным.
Юджин увлекался Россией на протяжении многих десятилетий; он прекрасно знал русскую историю, литературу, много русских песен и романсов, которые учил по кассетным записям русских эмигрантов, и пел их, отлично выговаривая слова и точно следуя мотиву, поражая русских слушателей. Причем в отличие от русских он помнил все куплеты и слова наизусть, аж до самого конца своей жизни.
Но несмотря на свой большой и широкий интерес, он никогда не был в России.
Я привезла его в Москву и Петербург, который понравился ему значительно больше, чем Москва, потому что он помнил некоторые описания по книгам.
Мы в Питере, бродя по улицам и несколько заблудившись, случайно оказались в пустом переулке и, увидев, к счастью, мужчину с собакой, спросили его, каким транспортом добраться до Невского проспекта. Мужчина пожал плечами и сказал: «Понятия не имею, я езжу на своем „лексусе“, но вот там — маршрутка!» Мы посмеялись, потому что у нас в Нью-Йорке тоже был Lexus, пошли, посланные доброжелательным питерцем, и втиснулись в старый дребезжащий, почти полностью заполненный людьми маленький маршрутный автобус, где водитель объявлял остановки.
Юджин, услышав названия, тут же вслух вспоминал о фактах исторических или описанных у Достоевского или других писателей.
Он помнил место, куда привезли после дуэли Пушкина, на улице Апраксина он рассказал о генерале и тому подобное.
Из маршрутки его выносили на руках и рукоплескали старому американцу, восхищенные его познаниями об их любимом городе.
На Невском мы зашли в «Литературное кафе», где на первом этаже у витрины сидит Пушкин (очень натуральный, как живой) с пером в руке.
На втором этаже в ресторане пел русские романсы баритон и аккомпанировал музыкант. Они заметили, что иностранец повторяет губами слова, удивились и пригласили его к роялю, и он спел свой любимый романс «Я встретил вас, и все былое…».
Этот удивительный человек, урожденный американец, был больше русским, чем я.
Несмотря на окончание трех университетов, Юджин пошел в школу преподавателем математики в старших классах.
Началом его карьеры стало создание профсоюза учителей. Вскоре профсоюз начал активную деятельность и объявил забастовку. Этот факт и Юджин, как активный участник, стали частью истории города Нью-Йорка. Вот пересказ статьи об этом событии.
Нью-Йорк, 11 сентября 1967 года. В первый день учебного года члены Комитета по образованию (Board of Education) Нью-Йорка — профессионального союза, объединившего тогда восемьдесят тысяч учителей, начали забастовку, которая продолжалась четырнадцать школьных дней. Юджин был одним из одиннадцати должностных членов Комитета, в обязанности которых входили переговоры по контрактам, определяющим условия работы учителей. Спустя сорок лет Юджина попросили описать эти события. Так появились эти воспоминания о том, что происходило за кулисами коллективных переговоров по вопросам забастовки.
«Что такое профсоюз и что такое коллективные переговоры? Работники крупных организаций, где работают тысячи людей, практически лишены индивидуальной переговорной силы, которая позволила бы каждому из них договариваться с работодателем об изменении зарплаты или условий труда. В результате все вопросы решаются путем коллективных переговоров через профсоюз. Избранные должностные лица — Комитет по переговорам — обсуждают с руководством предложения коллектива. В результате успешных переговоров появляется контракт. Если переговоры заходят в тупик, работники используют единственное оружие, доступное им, — забастовку. И пока идет забастовка, переговоры продолжаются.
Вначале Комитет по образованию полагал, что учителя будут бастовать не более одного дня. Если бы забастовка развалилась, руководство могло бы навязать нам свои требования.
Более 80 процентов учителей бастовали в первый день забастовки, на второй день — более 95 процентов учителей не вышли на работу. На третий день забастовка охватила почти 100 процентов учителей. Профсоюзы основаны на солидарности и отстаивали свою позицию. На третий день Совет директоров убедился, что у нас полная забастовка и необходимо переходить к переговорам — к чему мы как раз и стремились. Забастовка получила большую огласку в газетах и на телевидении. Тогдашний мэр Нью-Йорка Джон В. Линдси тоже не мог остаться в стороне. Он предложил проводить переговоры
