Соломон Перел - Гитлерюнге Соломон

Я зашел к Майнерсам. Нацистская эмблема над дверью исчезла. Я вошел в кафе. Чувствовалась другая атмосфера, только запах пива и табака остался тем же.

Я сидел за тем же столом, что и в прошлый раз, наблюдал за Tea и Кларой, слушал разговоры. Один из посетителей говорил, что Германия заплатила ужасную цену, и уверял, что не Гитлер самый большой военный преступник, а Черчилль, потому что он вздумал воевать с Германией…

Я решил не вмешиваться. Занят я был своими мыслями. На память пришли мое детство, горячие летние дни, тогдашние мои фантазии. Tea и Клара уже стали молодыми женщинами. Они работали быстро и точно. Ничего удивительного — пиво пили всегда, и чтобы отметить радость, и чтобы облегчить горе. Большинство столов и теперь было занято.

Я пробился к блестящему крану, чтобы наполнить кружку, и когда приблизился к Кларе, поздоровался с ней. Ответила она только из вежливости. Посмотрела на меня, потом на опавшую пену. Меня она не узнала. Я обратился к ней: «Я Салли, я вернулся в Пайне». Наливая пиво, она слушала меня удивленно, потом вышла ко мне и сердечно пожала руку. «Правда, ты Салли, мы десять лет не виделись!» Она улыбалась во весь рот. «Не совсем так, — ответил я — недавно ты подносила мне пиво». Она не поняла, и я обещал, что позже все ей объясню.

Она рассказала, что ее родители умерли год назад, а ее брата Ганса как офицера СС отправили в Англию, в лагерь военнопленных. Я почувствовал, что выражение радости от встречи не было у нее искренним. К нам присоединилась Tea, разговаривала она еще более сдержанно.

Я решил не оставаться. Было ясно, что «коричневые» годы оставили свои следы на обеих сестрах. Эта полная разочарования встреча не омрачила все же моей радости. Я покинул сестер Майнерс.

Через тридцать лет я снова их повидал с намерением до конца рассказать историю моего отчаянного прихода в их кафе. Я думал, им будет жаль, что они не узнали переодетого Салли. Но наткнулся на отчужденность.

Одна бывшая соседка, очень старая дама, предложила мне переночевать у нее. Я ее встретил, когда выходил из кафе, и вспомнил, что детьми однажды мы ее назвали «злая старуха с палкой». Я с удовольствием принял ее предложение. В ухоженной комнате, которую она мне предоставила, мне было очень комфортно. После продолжительного сна я почувствовал себя немного отдохнувшим.

На следующий день я проснулся счастливый тем, что начну новый день. Позавтракал с привлекательной старой дамой и вышел на улицу.

На вокзале купил билет до Целле, города после Берген-Бельзена. Путешествие было коротким, меньше чем через час я был у цели. Уже издали я увидел лагерь, постройку, кричаще чуждую окружающему ландшафту. Зеленые поля и украшенные цветами дома крестьян создавали мирную атмосферу. Может, я заблудился? Здесь ли, в этих ли местах олицетворения плодородия и спокойствия, находился страшный лагерь смерти? Подойдя ближе, я в этом не сомневался.

Я увидел огромные песчаные площади и на них ряды бараков. Надо всем стояло облако пыли. Много людей передвигалось в разные стороны, въезжали и выезжали санитарные машины и военная техника английской армии. Толпа захватила меня. Лица у освобожденных узников были хмурыми — ни одной искры радости. Я услышал гул тракторов. Мне объяснили, что засыпают и равняют с землей многочисленные массовые могилы. Вдруг я услышал, как из толпы кто-то по-польски выкрикивает мое имя: «Залек! Залек!» Удивленный, я оглянулся. Передо мной стояли двое братьев Завадских. Они были примерно моего возраста и по сравнению с другими выглядели более опрятно. Я был первым из их знакомых, встреченных после освобождения. Они очень обрадовались. В наших воспоминаниях о детстве много было общего, я с удовольствием согласился несколько дней провести с ними в освобожденном лагере.

Мы направились к их бараку. Они предложили мне нары, которые накануне освободились после смерти одного мужчины.

Три дня, проведенные в Берген-Бельзене, я слушал их рассказы. Ужасные картины вставали передо мной. Горькую судьбу узников все время я сравнивал с тем, что пережил сам, и убедился, что в это ужасное время жизнь меня щадила. Теперь судьба у нас была общая. Я присоединился к выжившим, мы все находились в помещении без воздуха: без родины, без отца и матери. Мы не знали, скоро ли наше неопределенное положение сменится надежным и прочным. Чтобы излечиться от прошлого, нам всем нужен был солидный фундамент.

В Пайне я вернулся с твердым намерением продолжить поиски сведений о судьбе моих близких. Кое-какие известия вместе с несколькими фотографиями по возвращении я получил от бывшей подруги моей сестры. Новость о том, что один из детей семьи Перел благополучно вернулся в Пайне, разлетелась очень быстро. Многие приглашали меня в гости, некоторые думали, что я Давид, другие — что Исаак, но все меня принимали достойно. Большинство этих приглашений я отклонял. Навестил только тех, у кого остались фотографии моих родителей — до сих пор их храню.

Из чистого любопытства я даже принял приглашение на сеанс спиритизма — мне обещали, что известие о местонахождении моих близких я получу посредством контакта с духами умерших. Придя туда в условленное время, я понял, что сеанс назначили ради меня одного. Кроме медиума, в комнате находилось еще восемь человек. Натянутый как струна, я занял свое место за столом. Прежде подобными делами я никогда не занимался.

Двойные шторы задернули, и в комнате стало мрачно. На круглом столе располагались цифры, письма и разные карты, в центре стоял опрокинутый стакан. Мы расселись вокруг стола и скрестили руки над стаканом.

Воцарилось напряженное молчание. Прошли долгие минуты, но никто не проронил ни слова. Вдруг медиум издал неясный лепет. Я испугался и все свои мысли сконцентрировал на своих близких. И тут стакан задрожал, завибрировал и стал двигаться. Именно так это и случилось. Никогда бы не поверил, если бы не увидал своими глазами. Стакан скользил в разных направлениях, потом слегка приподнялся, будто хотел преодолеть какую-то преграду. Наблюдал я за ним так внимательно, что даже вспотел. Когда стакан остановился, мы опустили руки, и один из участников раздвинул шторы. Вечерний свет проник в помещение. Никто не говорил ни слова, медиум тоже, что меня очень томило.

Через некоторое время медиум обратился ко мне: «Один из твоих близких родственников, чье имя начинается на букву Д, жив и находится очень далеко отсюда, может быть, на другом континенте». Тотчас я подумал: неужели жив мой брат Давид? С волнением и радостью я воспринял эту весть. От всего сердца я желал, чтобы это оказалось правдой. После сеанса поболтал с участниками. Все они жили в Пайне. Они мне сообщили, что еврейка фрау Фриденталь не покидала своего дома и выжила. А ее дочь Лотту, необыкновенно красивую девушку, обвинили в расовом преступлении и повесили.