Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века - Геннадий Аркадьевич Шевченко
У меня сложились прекрасные отношения со следователями КГБ. Они увидели, что я абсолютно равнодушен к огромным ценностям, находившимся в квартире отца. Я им показал следующую дарственную надпись на первом томе полного собрания сочинений В.И. Ленина, сделанную моим отцом в 1972 году: «Сыну Геннадию в честь двадцатилетия. Живи и учись по-ленински». Мама тогда сказала отцу: «Чему ты учишь сына. Ведь у Ленина были любовницы!»
Следователи показывали мне чемоданчик с причудливыми инструментами. Особенно меня удивили стальные наручники с острыми шипами, которые не смог бы сломать даже очень сильный человек, так как шипы впивались бы в руки. Я в свою очередь показал им американский кодовый замочек и предложил им его открыть. Один кагэбэшник долго пытался это сделать, но изделие США успешно выдержало испытание на сложность.
Больше всего следователей поразило то, что я начал помогать им выносить конфискованные вещи из нашей квартиры. Видимо, с таким явлением они никогда не сталкивались.
Обыск также производился на нашей даче в поселке Валентиновка. Эта дача была построена еще в 1947 году каким-то начальником управления строительства, которого затем расстреляли. Дачу передали члену-корреспонденту Академии наук СССР Л.И. Тимофееву, литературоведу, у которого не было ног. Поэтому в большом двухэтажном доме были очень прочные дубовые двери, а на окнах железные решетки. На участке площадью 30 соток росло свыше 100 сосен, в первые годы, когда родители купили дачу, там я находил даже белые грибы. Раньше у нас была небольшая дача, правда, с таким же участком, которая находилась рядом с новоприобретенной. Бабушка поменяла ее с доплатой (кажется, 10 тысяч рублей) на большую, а старая досталась профессору Варшавскому. Но семья профессора Варшавского прожила там всего несколько лет, а затем уехала в Израиль, продав дом какой-то родственнице или любовнице известного скульптора Э. Неизвестного, который сделал памятник Н.С. Хрущеву на Новодевичьем кладбище. Недалеко от нашей дачи проживал Исаак Шварц, с которым мы подружились. Он говорил, что известная балерина М.М. Плисецкая является его племянницей.
Недалеко от нашего загородного дома находился дачный кооператив Малого театра, где проживали многие народные артисты СССР: М.И. Жаров, В.И. Коршунов, Ю.В. Никулин, Т.И. Шмыга и др. В 1980 году я встретил Жарова с маленькой девочкой. Поздоровавшись со старейшим актером (1899 г. рождения), я сказал: «Это ваша правнучка?» — «Да нет, что вы. Я не такой уж старый. Это внучка», — ответил он. Юрий Никулин — великий клоун и актер — несколько раз проезжал мимо нашей дачи. Интересно, что, когда он сидел за рулем машины «вольво», он всегда здоровался первый, а когда ездил на машине «Волга», то почему-то нет. В кооперативе Малого театра также проживал дед моей первой жены генерал-лейтенант И.И. Смирнов, который во время Великой Отечественной войны был заместителем председателя Исполкома Моссовета.
На дачу мы ехали на машине Следственного отдела КГБ «Волга»-универсал с включенной сиреной. Когда мы вышли из машины, О.А. Добровольский употребил в разговоре со мной следующую русскую поговорку: «Закон что столб, его и обойти можно». Увидев дачу, следователи КГБ стали подсчитывать сколько лет нужно копить денег из их зарплаты (400 рублей в месяц), чтобы купить подобный дом. Осмотрев его и участок, они сказали, что здесь можно спрятать слона — год ищи и всего не найдешь. Там не было ценных вещей или каких-либо компрометирующих отца бумаг. Были изъяты сборники документов по разоружению «для служебного пользования», изданные МИДом СССР, и роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» на французском языке.
Дача была кооперативной, и изъять можно было не ее саму, а лишь балансовую стоимость, равную 9 тысячам рублей. Поэтому я сказал М.И. Курышеву, что пусть лучше заберут деньги с двух сберкнижек. Предполагалось вернуть одну из них (на сумму 15 тысяч рублей). «Так будет лучше и вам и нам», — подчеркнул я, а про себя подумал, что дача стоит гораздо дороже, чем 15 тысяч рублей.
И.К. Перетрухин подчеркнул в своей книге, что, как и следовало ожидать, ни обыск, ни беседы с членами семьи Шевченко каких-либо заслуживающих оперативного внимания результатов не дали.
По делу отца меня несколько раз вызывал в Следственный отдел КГБ СССР майор О.А. Добровольский (он вышел на пенсию в начале 90-х годов полковником). Начальник следственной группы занимал отдельный большой кабинет в лефортовском изоляторе (фактически тюрьме), где сидели изменники и диссиденты, а также подозреваемые в совершении крупных экономических преступлений. После расстрела Белого дома в 1993 году туда попал вице-президент А.В. Руцкой, просидевший там недолго, но успевший вырастить за это время представительную бороду, с которой он гордо вышел из тюрьмы. В сталинские времена место «предварительного» заключения находилось в основном здании чекистов на площади Ф.Э. Дзержинского.
Следователь сетовал по поводу того, что против отца не имелось никаких компрометирующих его материалов и улик. Обыск также ничего не прибавил. Добровольский разводил руками и удивлялся, почему Шевченко, имея высокие связи, завидное положение в обществе, ценное имущество, прекрасную квартиру в элитном районе Москвы и дачу в 10 километрах от МКАД, совершил такой поступок. «Что ему еще было нужно?» — восклицал майор КГБ. Я усиленно вспоминал, что мне говорил отец в последние годы, дабы хоть как-то объяснить его поступок. Рассказывал о моей поездке в 1974 году в Нью-Йорк и о том, как мне дал почитать книгу А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» резидент КГБ в этом городе генерал Б.А. Соломатин (Добровольский сказал, что данный факт не нужно фиксировать в свидетельских показаниях), о том, как отец не боялся на своей квартире в США, что его могут прослушивать американцы (лишь бы ничего не слышали кагэбэшники), как он подозревал своего личного шофера в связях с КГБ, о его планах написания и издания книги в США без уведомления советских властей. Я вспомнил, что, приехав осенью 1977 года на такси (от персональной машины он отказался, боясь прослушивания со стороны КГБ) ко мне в гости, в маленькую однокомнатную квартиру моей первой жены на улице Руставели, отец сразу же отключил телефон, и как мы беседовали с ним в 6-метровой кухне. «У тебя очень хорошая квартира. Когда я был молодой, у меня такой не было», — сказал мне отец. Я показал отцу составленную мною памятку о том, что
