Илья Давыдов - Юность уходит в бой.

— Медведевский лагерь немцы уничтожили, и незачем туда идти. Твоим ребятам нужен хороший отдых. Поэтому располагай их по избам и пусть до вечера отдыхают. Когда отоспятся, покормим чем-нибудь горячим... К вечеру мужики вернутся из леса с подводами, тогда мы вас куда угодно доставим!

— С какими подводами? — настороженно спросил командир, присаживаясь за стол, но все еще не раздеваясь и не снимая оружия.

— Обыкновенными, — с лукавой усмешкой ответил староста. — Хотя мы и под надзором живем, но у нас тоже есть хитрость... мужицкая. На день мы всех молодых мужиков и лошадей отправляем в лес — подале от вражьего глазу. А то возьмут и мобилизуют мужиков и подводы.

Капитан Шестаков торопливо полез в карман за кисетом, хотя в трубке у него еще был табак. По его насупленному лицу я понял, что он страшно досадует на себя за недоверчивость к старосте. Мягкий и добрый по натуре, Анатолий Петрович привык с душой относиться к людям, верить им.

Вдруг он решительно встал и, обращаясь к начальнику штаба, распорядился:

— Распредели людей по домам и выставь посты. Особо — со стороны Людинова.

И опять староста своим искренним стремлением помочь нам вызвал обратный эффект. Он сказал:

— Послушай меня, командир! Народ твой уморился... Говорю ж — пускай отдыхают! А что касается города — [149] за ним у нас зорко следят. В момент узнаем, если немцы сюда направятся. В любом случае ты со своими бойцами успеешь укрыться в лесу. А туда немец пока побаивается углубляться.

После минутного колебания командир уточнил задачу начальнику штаба:

— Ты вот что, снаряди посты только самые необходимые... На Людиновскую сторону. Только часовых меняй почаще: пять суток люди не спали.

Старший лейтенант Медведченко козырнул и, мягко ступая стоптанными валенками, вышел на улицу, где озябшие и усталые бойцы ожидали команды.

По тому, как сдвинул брови комиссар и как закуривал начальник разведки, можно было заключить, что они не одобряли решение командира. В тот момент и я был мысленно на их стороне, считая, что староста неспроста предложил нам остаться до вечера под боком у вражеского гарнизона. Да еще не посоветовал выставлять постов! Невольно пришел на память эпизод из кинофильма «Чапаев»: под покровом ночи беляки с ножами по-пластунски ползут к уснувшим чапаевцам...

За подозрительность и недоверие, пусть даже минутные, мы остались виновны перед старостой Зайцевым. Именно этот «немецкий ставленник» обеспечил нам хороший отдых, снабдил продуктами, а с наступлением темноты перевез на подводах к небольшой железнодорожной станции Волынь, расположенной в гуще Брянского леса. Он же помог нам установить связь с Людиновским партизанским отрядом, которым командовал Золотухин. Позже мы узнали, что вскоре после нашего отъезда из Думлово туда нагрянули немцы и потребовали от старосты, чтобы он указал наш след. Они нещадно избивали Зайцева, грозили расстрелом. Староста долго водил карателей по непролазным местам, пока не вывел их к давно разгромленному лагерю, оставшемуся от медведевского отряда.

— Сюда привел их, а куда девались — один бог знает, — развел он руками.

Эсэсовцы с еще большим остервенением избили его и бросили в снег. Его случайно нашли и спасли от смерти мужики. Когда наши разведчики побывали в Думлово, они не узнали Зайцева. С опухшим от синяков лицом, он лежал, скорчившись на широкой скамье, и часто сплевывал кровью. Хриплым глухим голосом, то и дело умолкая, [150] чтобы откашляться, он подробно объяснил разведчикам, как лучше подобраться к Людинову. Зайцев не стонал и не жаловался, даже словом не обмолвился о себе. Обо всем, что произошло с ним, нам рассказали его соседи...

В феврале 1942 года в Дятьковском районе, примыкавшем к фронту, обстановка была благоприятной для нас. Здесь уже действовал партизанский отряд, созданный еще в августе 1941 года, то есть незадолго до прихода немцев. Командовал им Н. М. Сентюрин, комиссаром был С. С. Качалов. Затем организовались другие отряды, развернувшие активные действия в районе Людинова, Дятькова, Цементного и Любохны. Появились партизанские подразделения в Жирятинском, Жуковском, Рогнединском, Дубровском и других районах. Контролируемая ими территория расширялась.

12 февраля 1942 года Дятьковский райком партии и райисполком приняли решение восстановить в районе все советские учреждения и организовать активную помощь Красной Армии людьми и продовольствием.

Это решение имело под собой прочную основу. Накануне состоялось совещание, на котором командиры партизанских отрядов и представители регулярных фронтовых частей договорились, как им лучше координировать свои действия. Связь между собой они, начиная с середины января 1942 года, поддерживали через коридор, образовавшийся в районе Кирова. По этому тракту партизаны направляли Красной Армии хлеб и молодежь призывного возраста. С Большой земли они получали оружие, боеприпасы, взрывчатку, медикаменты, а также хорошо обученных разведчиков, связистов, минеров и других специалистов, которых недоставало для организации широкой партизанской борьбы.

В Дятькове на легальное положение перешли не только райком партии и райисполком, возглавляемые товарищами С. Г. Туркиным и И. В. Дымниковым, но и районный военкомат. Возобновили работу паровозное депо, пошивочные и сапожные мастерские, хлебозавод, парикмахерская и даже фотоателье. Был оборудован и партизанский госпиталь.

Дятьковский советский район сыграл исключительно важную роль в развертывании и активизации всенародной борьбы против немецких захватчиков. Его влияние [151] чувствовалось не только на Брянщине, но и в других соседних областях.

Такова была обстановка, в которой мы начали свою боевую деятельность...

1 марта на станцию Волынь, где расположился отряд, приехал худощавый человек среднего роста, с большой седой бородой и с огромной копной таких же седых волос. Это был командир Бытошского партизанского отряда П. Г. Дробышев, или, как его именовали здесь, Дед. Он долго тряс Шестакову руку, молча разглядывая его. Потом, за чаем, между ними произошел такой разговор, какой случается между родными братьями после долгой разлуки: они больше любуются друг другом, чем говорят.

— Пришел, значит? — спросил Дед.

— Пришел, — отозвался Шестаков, попыхивая короткой трубкой.

— А Москва, говоришь, стоит?

— Угу, стоит, паря.

— Ну, то-то!

Минут пять они молчали, громко прихлебывая горячий чай. Выходя из-за стола, Дед сказал:

— Ты смотри, дорогой: сильно не зазнавайся... В случае чего — дай знать. На майские праздники приезжай...

Капитан Шестаков по какому-то делу задержался в избе, а мы с Василием Васильевичем вышли проводить Деда. Кивнув на окно, Дробышев сказал: