Тамеичи Хара - Одиссея самурая, Командир японского эсминца

Мои страдания еще более усилились, когда 25 января пришел приказ о назначении меня командиром 19-го дивизиона эсминцев. Согласно этому приказу я должен был через два дня вывести в море на учения четыре только что введенных в строй эсминца. Я позвонил капитану 2-го ранга Насагава и сообщил, что болен. С пониманием старого друга он пожелал мне выздоровления, заверив, что к этому времени будут еще несколько вакантных должностей подобно этой.

Мое выздоровление шло ужасающе медленно. Я никогда не чувствовал усталости в бою. В море мне всегда хватало пары часов сна, чтобы зарядиться энергией, порой на пару суток. Теперь я, наконец, понял, насколько изнуряет морская служба и почему адмирал Нагумо выглядел столь измученным, когда я видел его в ноябре на Труке.

Я полностью почувствовал себя здоровым только в конце февраля и, позвонив Насагава, попросил его найти мне какую-нибудь хорошую должность. Его туманный ответ дал мне почувствовать, что обо мне уже успели позабыть. Я звонил в управление кадров флота почти ежедневно, но лишь в начале марта Насагава сообщил, что я назначен командиром 27-го дивизиона эсминцев.

- Что? - в ужасе почти закричал я. - Почему 27-го?

- Минутку, Хара, - сказал он. - Не горячись. Успокойся и выслушай меня. Я знаю, что 27-й дивизион имеет дурную славу, но это делает твое назначение еще более почетным. Командование считает, что только офицер с твоими способностями и опытом может превратить тот дивизион в настоящее боевое соединение.

Конечно, когда офицера впервые в жизни назначают командовать четырьмя кораблями, это следует всегда рассматривать как большую честь, независимо от того, чto это за корабли. Кроме того, я упустил прекрасное назначение из-за болезни. Так что мне нечего было жаловаться. Но все-таки я был очень расстроен.

27-й дивизион состоял из четырех старых эсминцев водоизмещением по 1700 тонн, с трудом выжимающих 30 узлов полного хода. Их экипажи состояли из плохо обученных запасников старших возрастов, над которыми экипажи других кораблей только потешались. Вступать в командование этим дивизионом значило брать на себя очень большую заботу и ответственность.

Вздохнув, я ответил Нагасава, чтобы он понял меня правильно. Я приму командование и сделаю все, что в моих силах для превращения этого дивизиона в лучшее боевое подразделение 2-го флота. Куда я должен теперь явиться?

- Мне нравится твое настроение, Хара, - обрадовался Нагасава. - Три твоих корабля находятся сейчас на Труке, а эсминец "Сигуре" ("Осенний Дождь") ждет тебя в Сасебо.

9 марта я прибыл в Сасебо и тотчас отправился на эсминец, чтобы принять дела. Одного взгляда на экипаж корабля было достаточно, чтобы понять, что меня ждет трудная работа. Мои новобранцы на "Амацукадзе", которых я начал обучать еще до начала операции у Мидуэя, выглядели по сравнению с нынешними старыми морскими волками. А эти напомнили мне плохо дисциплинированную армейскую роту, случайно попавшую на военный корабль. Но я не сомневался, что сумею сделать из них настоящий экипаж боевого корабля.

Что касается самого эсминца "Сигуре", то он мне показался совсем дряхлым. Новые эсминцы развивали скорость до 38 узлов, в то время как "Сигуре" задыхался уже на 30-ти. Но я все-таки надеялся, что несмотря на все эти недостатки, "Сигуре" сможет показать себя в бою не хуже более современных кораблей. Я, конечно, и помыслить тогда не мог, что спустя немного времени "Сигуре" станет просто легендарным кораблем, самым известным на тихоокеанском театре военных действий с прозвищем "Несокрушимый".

Эскортируя два транспорта, "Сигуре" вышел из Сасебо и направился к Труку на соединение с тремя другими кораблями моего дивизиона.

Мы прибыли на Трук без всяких приключений. На первый взгляд здесь ничего не изменилось за время моего отсутствия. Все также у пирса стояла старая плавмастерская "Акаши", а в центре лагуны грациозно покачивались на бочках тяжелые крейсеры. На мачте одного из них - "Атаго" - был поднят флаг адмирала Кондо.

Однако, это было первое впечатление. Трук действительно был таким, как и прежде, но военная обстановка в южной части Тихого океана начала драматически и резко изменяться к худшему.

Встав на якорь, я направился на флагманский крейсер "Атаго" для представления командующему 2-м флотом адмиралу Кондо. При виде адмирала я был потрясен. Кондо славился на флоте своими безупречными аристократическими манерами. Всегда холеный, гладко выбритый, тщательно и элегантно одетый - он как бы являлся эталоном внешнего вида и поведения морского офицера, служа ярким примером для молодежи. Сейчас передо мной сидел изможденный и измученный человек. Я был ошеломлен так же, как совсем недавно при виде адмирала Нагумо. Кондо показал мне рукой на кресло.

Голос у адмирала был хриплый, слова он произносил медленно и с большим усилием.

- Хара, - сказал он, - поздравляю вас с повышением. Но дела идут скверно. Могу только сказать - действуйте с крайней осторожностью, берегите себя и своих людей.

Я ожидал чего угодно, но только не такого приветствия от своего командира. Это было столь неожиданно, что я не нашелся с ответом. Между тем, адмирал с горечью продолжал:

- Мы так нуждаемся в кораблях, что три ваших эсминца пришлось временно передать в другие дивизионы. Возможно, что не ранее, чем через несколько месяцев вам удастся собрать все свои корабли.

Видимо, на моем лице появились какие-то признаки разочарования и недовольства, поскольку Кондо сказал:

- Самое главное, не проявляйте нетерпения, Хара. Я намерен вообще вас никуда не выпускать по меньшей мере месяца три, пока вы не обучите, как положено, свои экипажи и не ознакомитесь с изменившейся обстановкой.

Я засел за изучение штабных документов за прошедшие пять месяцев. Наиболее крупным событием за этот период была эвакуация Гуадалканала. Еще находясь дома, я услышал по радио сообщение Императорской Ставки, говорящей о новой, блестящей победе нашего флота, одержанной у Гуадалканала. В сообщении слова "эвакуация" и "отступление" было заменено словом "теншин", означающим "изменение направления наступления".

4 января 1943 года Императорская Ставка отдала приказ об эвакуации до конца месяца всех наших войск с Гуадалканала.

Американская разведка, которая так успешно действовала при раскрытии японских планов перед сражением у Мидуэя, абсолютно ничего не сумела узнать о планах эвакуации Гуадалканала. Это еще одна из загадок войны, оставшаяся для меня совершенно непонятной. Это тем более непонятно, если учесть, что противник обладал абсолютным господством в воздухе в районе Гуадалканала.

30 января японское оперативное соединение, состоявшее из двух авианосцев, двух линкоров и примерно двух десятков других боевых кораблей вышло с Трука, направляясь к Гуадалканалу, чтобы своими действиями отвлечь внимание американского флота. А накануне, вечером 28 января, армейское подразделение из 300 человек было высажено на остров Рассела - чуть западнее Гуадалканала.