Они украли бомбу для Советов - Николай Михайлович Долгополов

В 18 лет способного парнишку привлекли к работе над атомным проектом. У него и университетского-то диплома еще не было, зато как здорово варили мозги. Теда приметил сам Оппенгеймер. Давал персональные задания и покрывал мелкие грешки. Холл совсем не отличался пунктуальностью, опаздывал на работу. Отказывался носить полувоенную одежду, а на голову напяливал не военную пилотку, как это было принято, а какую-то непонятную ермолку.

Не правда ли, такая небрежность Холла наводит на мысль о том, что ему ничего не стоило перепутать день встречи с Лоной Коэн-Крогер, специально приезжавшей к нему из Нью-Йорка в далекий Альбукерк для того, чтобы забрать папку с чертежами атомной бомбы. Он путал даты встреч и забывал пароли. Но риск, которому юный и беспечный физик подвергал себя и связников, в конце концов оправдывался бесценной информацией, им передаваемой.

Теперь немного о кличках. Персей, Стар, Млад… Под какой из них скрывался Теодор Холл? Действительно, в этих хитросплетениях можно было и запутаться. Судя по всему, Теду присвоили сразу два псевдонима — Персей и Млад. Второе «имя» и объясняло юный возраст. А третий псевдоним — Стар — принадлежал совсем не Холлу. Был у Млада-Персея и свой персональный связник. Дружище по университету Сэвилл — Сэв — Сакс разделял взгляды и убеждения. Он был на несколько месяцев постарше Теда и потому в нью-йоркской резидентуре ему присвоили псевдоним Стар. Сэв-Стар и выехал на первое свидание с Младом в Альбукерк.

Оба при встрече нарушили все правила безопасности, которые только можно было нарушить. У Стара вообще была манера яростно жестикулировать и довольно громко разговаривать с самим собою на улице. Но тем не менее Сэв благополучно доставил в Нью-Йорк двухстраничный, мельчайшим почерком Теда исписанный отчет о критической массе, полученной в лаборатории Лос-Аламоса после первых испытаний. А на вторую встречу с Младом отправилась уже жена Морриса Коэна — Лона. Каким испытаниям и риску подверг ее растеряха Холл, читатель уже знает.

Теперь, когда точки в этом сугубо документальном повествовании потихоньку расставляются, многое становится понятно. Ясно, к примеру, почему Моррис в разговоре со мною называл Персея «мальчиком, парнем, молодым ученым». Понятно, почему был столь осторожен. Ведь знал, видно, старина Крогер, что его подопечный Млад еще жив.

Когда в 1950 году часть кодов американцы с трудом, но все же расшифровали, на молодого биофизика пала первая тень. Через год агенты ФБР допрашивали его по подозрению в шпионаже. Вряд ли Холла не арестовали тогда за нехваткой улик, как пытаются теперь представить дело. Скорее, не хотели вспугнуть остальных шпионов, боялись выдать себя: ведь советские разведкоды по-прежнему действовали. Как, впрочем, и советские агенты. А Персей на допросе держался твердо. Сержа Курнакова, чью фотокарточку ему тыкали под нос фэбээровцы, опознавать отказался дважды.

Наверное, эта твердость и смущала. Ведь Фукс сознался довольно быстро. Розенберги, как и Холл, все отрицали, однако улик против них было побольше, чем против молодого гения. На стул усадили их, второстепенных действующих лиц, а один из главных героев этого шпионского дела века отделался относительно легко. ФБР взяло его под надзор. Думается, что к тому времени и связи с советской разведкой были заморожены, да и оперативной ценности Холл для россиян уже не представлял. Это косвенно подтверждается и высказываниями Барковского. Ученый действительно переехал в другой город: трудился в Чикагском университете.

Да и контакты с советскими разведчиками и их агентами прекратились. Когда в августе 1949 года стало ясно, что у русских появилась своя атомная бомба, Тед-Млад посчитал, что его миссия исчерпана. Если дать ей краткий и жесткий итог, то можно считать, что переданные Холлом сведения позволили Советам сразу перейти к созданию бомбы на заводах, перескочив через мучительно долго проходившую американцами стадию экспериментального производства. Вот что сделал для нас юный Теодор Холл, призванный к концу войны в армию США и дослужившийся там до звания сержанта.

А с 1962 года началась новая жизнь. Вместе с семьей и тремя детишками Тед Холл, сохранивший американское гражданство, переезжает в Великобританию. В Кевиндишской лаборатории Кембриджа ему удается сделать несколько выдающихся открытий в области биофизики. Но кто в наше время слышал о великих ученых? Назовите мне хотя бы еще одного, если он только не лауреат Нобелевской премии.

Мирное существование Холла было нарушено все после того же обнародования расшифровок. Зачастили корреспонденты. Посыпались просьбы об интервью. А он болел, отказывался, соглашался на встречи лишь при условии, что его не будут расспрашивать о годах в Лос-Аламосе. Он долгое время так ничего и не говорил журналистам. Мягкий и страшно больной человек, доживающий свои дни в тишайшей провинции. Хотя из некоторых фраз кое-какой вывод все же напрашивался. Он ненавидел ядерную гонку и осуждал не только президента Трумэна, но и Рейгана, пытавшегося, по словам Холла, загнать русских в угол своей программой «звездных войн». Они с женой были членами движения за ядерное разоружение.

Короче, он был тем, кем он был: нашим агентом Персеем и Младом. И молчал, не давая повода усомниться в его преданности собственным идеалам.

Лишь незадолго до смерти в 1998 году Теодор Холл нарушил обет молчания. Да, возможно, в 19 лет он был слишком молод и самонадеян. Не знал многого и не слышал о сталинских репрессиях. Однако измены не совершал. Разве в годы войны СССР и США не были союзниками, боровшимися против общего врага? Да и послевоенные события подтвердили, что не будь у двух стран ядерного паритета, дело могло бы закончиться атомной войной. «Если я помог избежать этого сценария, то соглашусь принять обвинения в предательстве интересов моей страны».

Есть и другая немаловажная деталь, которую решусь обнародовать и я. Параллельно со мною темой советской атомной разведки заинтересовался и еще один настойчивый автор. Уж не помню, какую газету или агентство представлял в России американский журналист Джозеф Олбрайт. Работал он у нас в Москве в паре со своей спутницей Маршией Кунстелл. Она — приятная моложавая и улыбчивая дама, легко находящая общий язык со всеми. Он же — довольно суровый и совсем не молодой человек, скромно одетый, замкнутый, донельзя серьезный. После почти каждой моей публикации на меня тем или иным Макаром выходила эта необычная парочка. Особенно заинтересовало мистера Олбрайта мое длиннющее интервью с Коэном-Крогером. Последовали просьбы передать и фото, и полный, записанный