Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 1

А рядом, между этими коробушками, стиснутая ими со всех сторон, притаилась церквушка и нет особого в ней «изюма», но хорошо и на сердце мило. И еще подумал: как давно я не ходил по Москве просто так, не по делу, — гуляя и дивясь на нее, ведь хоть постарались некоторые деятели на атеистической ниве, истребили татары своего засола очень много красот русской в Белокаменной столице, но все ж кое-что осталось и удивляет. И решил — как освобожусь немного, пойду пешком по московским церквам и храмам и отдохну сердцем. Возьму сумку, посох, перехватить что-нибудь и буду ходить, смотреть и радоваться просто так, просто от того, что есть такая красота на земле нашей и что, действительно, человек рождается, чтоб полюбоваться ею и уйти с миром назад, чтоб рассказать другим там, что видел здесь, на что обратить внимание, коль случится кому родиться.

Шифферс дал свой роман на четыре дня. Зайчика все нет. А я уже скучаю. Что бы я делал без Зайчика, не знаю. Другого такого Зайчика мне никогда не найти, Зайчик, хороший мой, любимый мой, приезжай скорей домой.

Ноги гудят. Устал, намотался за день. Квас пью. Теща говорит: — И с чего ты пьешь столько, есть не ешь, а пьешь столько, у тебя… водянка будет, смотри.

Вот и еще один день сократился, так и идет жизнь в делах и заботах.

Приближается 4-летие театра 23 апреля. Венька с парнями, а скорее один, сочиняет капустник, я почти не принимаю участия за неимением времени и «физических сил», как говорит Дупак. Кстати — почему Любимов уверен, что Дупак — стукач, что между ними произошло, мне все кажется — не прав шеф, но, быть может, в связи с официанткой «Камы», ожиданием ребенка от нее, развода с женой и пр. темными для нашего общества делами — Дупак чего-нибудь боится и не хочет портить отношения с начальством, заигрывает с ними на всякий случай, каждый ведь хочеть жить — у него не было детей, он был женат на старой больной женщине, и тут ему предстоит стать отцом в сорок с лишним лет, это ведь какое счастье для мужика, променять, отдать все, жизнь, славу, положение — нет, положение он не хочет терять, и как ему удержать свою кралю? В общем, черт его знает, положение у него незавидное сейчас. Любимов обвиняет его в измене, в развале театра, в стукачестве.

Мой день вчера.

В 11 часов одеваюсь для репетиции, готовлю на сцене чучело Живого, проверяю реквизит, все делово, спокойно. В зале какой-то народ, человек 20, на меня это нимало не подействовало, как раньше, я радостно отметил это про себя, волнение было в пределах возможного, хотя сидели Карякин, Крымова, какие-то интеллигентные люди, солидные, в очках. Одного воробья я в суете не узнал, хоть и рассмотрел внимательно. Это Жан Вилар и рядом Макс Лион.

Любимов (берет микрофон):

— Дорогие артисты, приготовились к репетиции, проверьте выхода, березы и давайте начинать.

К нему подходит Дупак, что-то шепчет на ухо. Обменялись о чем-то шепотом. В зале лишь слышно, как лампы в софитах шипят.

Любимов (громко):

— Я не могу этого сделать, я буду репетировать.

Дупак (громко):

— Я прошу этого не делать, либо я вынужден попросить сам выйти всех из зала.

Любимов. Я отвечаю за свои действия, это не прогон, это черновая репетиция, и право театра приглашать специалистов на рабочую репетицию.

Дупак. Это не рабочая репетиция, это показ, а показывать, я считаю, еще нечего, тем более посторонним людям.

Любимов. Здесь нет ни одного постороннего человека, это друзья театра, которые помогают нам в нашей работе вот уже четыре года.

Дупак. Я требую остановить репетицию.

Любимов. Я не подчиняюсь Вам. Покажите мне бумагу, запрещающую репетиции.

Дупак. Зачем эти детские разговоры, или мне что, выключить свет?

Любимов. Пожалуйста, идите, выключайте! Вы оказались в одном стане с Улановским. Когда он растаскивал декорации «Павших и живых», Вы не были с ним заодно, а теперь Вы вон как заговорили.

Артисты давно высыпали на сцену. Я мелю какую-то чушь, что это моя работа, Вы мне платите, я никому ничего не показываю, я просто работаю, репетирую. Вякает что-то Зинка, Власова.

У меня лезут глаза из орбит, кружится голова, бьет колотун (Гоша мне об этом сказал вечером). Я ничего не соображаю, понимаю только, что происходит что-то неслыханное, скандальное и всерьез.

Все больше шумит Любимов, краснеет и бледнеет Дупак, сзади шефа, за спиной маячит парторг Глаголин, заводятся артисты, поднимается всеобщий шухер.

Дупак. Давайте мы не будем все кричать. Время идет, и надо что-то решать. Я предлагаю подняться на десять минут наверх и обсудить создавшееся положение. Как вы считаете, Борис Алексеевич?

У Глаголина вид растерянного сатаны. Он наклоняется к уху шефа.

Глаголин. Я считаю, что надо подняться на пять минут, Юрий Петрович…

Любимов. Ну хорошо. Гости дорогие, извините, что так получилось. Мы вас просим подождать 10 минут спокойно в зале, а мы выйдем и договоримся. Пойдете, может быть, из коллектива кто хочет присутствовать? Местком… комсомольская организация?..

В кабинете.

Откровенный скандал.

Любимов. Что вы крутите, говорите прямо, что вам приказали подыскать нового гл. режиссера… Но пока у вас нет бумаги о моем снятии, я подчиняюсь не вам, а Управлению культуры.

Дупак. Звоните в Управление, это их распоряжение о запрещении прогона «Живого», тем более в присутствии Жана Вилара.

Любимов. Никуда я звонить не буду, надо, пусть сами звонят. Я себе не представляю, как можно сейчас Жана Вилара, пожилого человека, друга Советского Союза, замечательного режиссера вывести из зала?

Дупак. Я хочу во что бы то ни стало спасти театр и сохранить Вас для театра, для меня и для всех нас это важнее, чем присутствие Вилара.

Любимов. Я знаю, как вы хотите меня сохранить, не надо закручивать мне баки, вы изменили театру уже два года назад.

Дупак. Не говорите глупостей! Борис Ал., что вы думаете?

Глаголин. При сложившейся ситуации… Лучше бы для нас всех и в первую очередь для театра…

Любимов. Ясно… При сложившейся ситуации я не вижу возможности попросить людей из зала. Вы подумайте о чести, о нашей чести, о чести всего государства, это же материал для буржуазной печати — «Вилара вывели в Советском Союзе из зрительного зала товарищи!» Нет, не могу с этим согласиться, я член партии и я начинаю репетицию. Товарищи, идемте начинать, неудобно, люди ждут уже 15 минут.