Жоржи Амаду - Касстро Алвес

Синья Лопес дос Анжос внезапно перестает танцевать и останавливается перед поэтом. И вот, наконец, он замечает ее и улыбается ей, но так грустна его улыбка, так печальны его черные глаза, что она говорит:

— Даже когда вы смеетесь, Кастро Алвес, глаза ваши печальны…

А он снова погружается в свою задумчивость. Перед ним не Синья Лопес дос Анжос, тень ее. А перед собой он видит лишь ту, что навсегда потеряна, — Эужению Камару. Но Синья садится у его ног, просит его почитать стихи.

— Это грустные стихи… Они настолько грустны, что ты расплачешься…

— Но «Бант» не был грустным… — весело улыбнулась она, вспомнив стихи, которые он ей сочинил после праздника, на котором ее отец Луис дос Анжос, баиянский врач, представил ее поэту.

Они танцевали вальс, потом он прочитал ей стихи, те строфы, что сочинил о банте, который был в ее волосах в тот вечер. В этих стихах звучали слова любви, слова, навеянные мимолетным флиртом, любовным увлечением с первого взгляда, с одного вечера, очень свойственным ему. Так было у него с Синьей Лопес дос Анжос, так было и с другой санпауловкой — Марией Каролиной. Но Синья Лопес, еще одна бабочка, сгоревшая в пламени поэта, ожидает услышать от него вполне определенные слова.

А сейчас она просит у поэта другие стихи. И он отвечает, что стихи его столь грустны, что заставят ее заплакать. Но откуда эта грусть его, если она рядом с ним? Да, Синья Лопес слышала многое о той актрисе, которая его покинула. Но ведь с высоты своего величия девушки из общества она думает, что актрисе цена не велика, и она наверняка не стоит и минуты грусти поэта. Разве к его ногам не принесены сердца самых красивых девушек, в том числе и сердце самой Синьи Лопес дос Анжос? Актриса — это почти женщина легкого поведения. А он великий поэт и самый красивый из мужчин. Все это Синье Лопес хочется ему высказать, чтобы отогнать от него грусть, снять с него печать горя. Почему же не повторяет он в этот вечер стихи, подобные «Банту»?

В пленительном вальсе кружились с тобоюВ наполненной зале, как будто одни.Не бойся! Ведь губы мои так несмелы:Лишь банта украдкой коснутся они.

Робкий поцелуй, легкое прикосновение губ к ее волосам в яркой освещенной зале, полной народа, было лучшим мгновением, которое дала ей жизнь. Все последующие дни принадлежат ему, но все они воспоминание о нем. Она так ждала этой интимной близости, когда поэт смог бы снова сказать ей о своей любви, повторить поцелуй, украденный на празднике, горячо поцеловать ее губы. И вот он здесь по окончании обеда, они наедине в гостиной, где открытый рояль дополняет уют обстановки. Синья Лопес уселась у его ног. За окном зимний, туманный, холодный вечер. Она ждет. Но он грустен, он охвачен грустью смерти, для него мрачен этот вечер, и в сердце у него туман и в теле холод. Зачем жить, если она ушла?..

Поэт улыбнулся Синье Лопес. Она встала:

— Ваша улыбка пугает, Кастро Алвес, настолько она печальна…

И его глаза, такие черные и глубокие, иные, чем обычно, в этот вечер. В них нет лучистости, которая их всегда освещает. Они сухи, эти грустные глаза, не умеющие плакать. Он встает. Входит доктор Луис. У Синьи влажные глаза. Кастро Алвес целует ее маленькую ручку, прощается с врачом и уходит в ночной мрак.

Синья Лопес пытается подобрать на рояле мелодию песни. Но не может, рыдание вырывается из ее груди. Доктор Луис подходит к дочери, гладит ее нежную головку.

— Ты печалишься потому, что он не говорил тебе о любви?

Синья Лопес дос Анжос смотрит на отца глазами, из которых слезы бегут так же, как уличный туман струится по стеклу окна.

— Я плачу потому, что он грустен. Никто не имеет права печалить его… В особенности тот, кто заслужил его любовь…

И она смотрит на улицу, где он исчез. Она знает, что Кастро Алвес не придет к ней, но все же плачет о его горе, о любви, которую он потерял. Ей жалко его, беднягу!

Подруга, дай мне рассказать тебе о горестях любви. Когда слезы высыхают в глазах, жизнь высыхает в сердце. В один прекрасный день приходит она, любимая, единственная, бесповоротно избранная на сегодня и навсегда, та, которую мы ищем в образе и в сердце других женщин. Она приходит и завладевает всей нашей жизнью. Мы живем только ради нее, грезим ее грезами, страдаем ее маленькими страданиями, улыбаемся ее улыбкою, радуемся ее радостью. В нашем голосе появляются хрустальные звуки счастливого смеха, ночи становятся прекрасными, и весна длится круглый год. Она музыка и поэзия, мечта и действительность, приключение и путешествие — все вместе. И вот настает день, когда она уходит к другому. Возможно, она уходит с мягкой, дружелюбной улыбкой, мимоходом говоря, что будет ждать дома, в гнездышке, где расцветает наша любовь. Но ее мягкая улыбка равносильна предательскому удару кинжалом в спину. Прощальному поцелую научил ее иуда — ее ожидает другой.

И вот настает день, когда мы это обнаруживаем. День — самый несчастный из всех дней. Мы еще полны ею, полны всем тем хорошим и большим, что она для нас представляла. Мы еще не можем поставить ее на то место, которое она сама избрала для себя. Но действительность любимой женщины убога. А то, что мы видим в ней, это лишь мечта, которую мы сами создали и которую невозможно вырвать из сердца. Высыхают слезы на глазах, высыхает жизнь в сердце. Сегодня она для нас ужасная очевидность, завтра она будет самой трагичной из теней. Но в увядшем сердце возлюбленного никогда не расцветет радость, на омраченном грустью лице никогда не появится веселой улыбки. И каждый день он будет горестно ожидать, что она вернется, но то будет не действительность, которая уже ушла, а мечта, которая тоже уже разбилась. Самая сильная любовь хрупка, как тончайший хрусталь, подруга. И горестны дни тех, кто любил и потерял свою любовь, ибо они знают, что никогда больше не обретут ее снова. Любимая женщина не встречается дважды. Она приходит, мы узнаем ее и отдаем себя целиком. Она уходит, и с ней уходит наша жизнь. И даже воспоминание о ней — трагическая радость. Так будет и если ты уйдешь, подруга. Так было и с Кастро Алвесом, когда от него ушла Эужения.

Он уже раньше чувствовал, что между ними что-то порвалось, что кончилась прежняя любовная близость, что под напускной веселостью, под неистовством ласк она что-то от него скрывает. Между ними возникла какая-то отчужденность. Иногда у нее на лице появлялась тревога, а когда он смотрел ей в глаза, то видел в них уже не любовь, а скорее сострадание или угрызения совести. Она считала его великим и добрым, красивым и мужественным, так почему же она изменила ему? Слишком соблазнительной, видимо, была для нее жизнь на улицах и в театрах, в роскоши и комфорте. Когда она находилась с ним, слышала его голос, чувствовала биение его сердца, её охватывало бесконечное презрение к себе. Почему же она ему изменила, ведь ей было хорошо с ним, ведь никто другой не был таким, как он? Да, хорошо, но когда она была не рядом с ним, то легко поддавалась впечатлению, которое производила на мужчин, не могла устоять против их ухаживаний, комплиментов, против золота, против шумного веселья. Блеск роскоши слепил ей глаза, хохот веселья заглушал в ее ушах голос поэта.