Ирина Гуро - Ранний свет зимою

— Я так и думал, что литература. Привезли под видом базарных покупок, — догадался Алексей.

Миней молча развязал веревку и не торопясь стал выкладывать содержимое корзины: противень, обыкновенный кухонный противень, еще один — побольше…

Миней, все еще не говоря ни слова, вынул банку с желтоватой жидкостью. Гонцов зашипел:

— Слушай, если бы я не знал, что социал-демократы против террора, я бы решил, что ты думаешь тут бомбы делать…

Миней достал пузырек анилиновых чернил, вынул из бумаги тонкие прозрачные листы желатина.

Алексей впился в них глазами.

— Гектограф!.. — в восторге прошептал он.

Теперь Костя Фоменко уже сам называл себя «механиком». Этой зимой он впервые ездил помощником машиниста. Самые лучшие часы на паровозе, когда машинист Семен Лукич задремлет и Костя становится на правое крыло.

Уже давно станция осталась позади, только красные и зеленые огоньки мерцают далеко-далеко да иногда ветер доносит тонкий, точно ребячий возглас, гудок маневрового паровоза. А город утонул, исчез во тьме, словно его и не было, и только молчаливая тайга, окованная морозом, тянется по обе стороны пути.

Но он здесь, близко, родной Костин город, объятый сном. Все спало в нем в глухой этот час, когда Костя Фоменко уводил свой состав от Читы в темное пространство, освещенное только желтоватым светом паровозных фонарей.

Семен Лукич открывает один глаз, видит широкую Костину спину, привычно прислушивается к мерному дыханию паровоза, к грохоту товарных вагонов. Все в порядке. И старик снова погружается в дремоту, вспоминая, что и он сам когда-то так же: хлебом не корми — пусти на правое крыло!

Костя оглядывается: кочегар Цырен Намсараев осторожно трогает его за плечо и шепчет в самое ухо:

— Доставать, а?

Костя кивает головой: по всем статьям он сейчас тут старший. Намсараев поворачивается, пробирается на тендер. Сейчас он, должно быть, разбрасывает дрова, достает запрятанную пачку. Смекалистый парень! Не подведет!

А с чего у них завязалась дружба с Намсараевым? Да, это началось еще в мастерских… Цырен убирал стружку. Фома Ендаков, грубый, заносчивый мужик, проходя между станками, толкнул его:

«Эй ты, косоглазый! Не крутись под ногами!»

«Зачем косоглазый?! Такой же человек, как ты!» — сверкнул глазами маленький Намсараев.

Фома рассердился, с силой толкнул Цырена в грудь, но тот удержался на ногах и, сжав кулаки, бросился на обидчика. Фома был выше и явно сильнее бурята. Костя сам не помнил, как очутился рядом с Намсараевым.

Но Фома уклонился от драки: рука у Кости была тяжелая.

«Ты что, паря, на людей кидаешься?» — угрюмо спросил Ендаков, отворачиваясь от Кости.

«А ты чего человека обижаешь? Ну, чего?» — Костя еще не остыл, ему хотелось проучить Фому.

«Нашел тоже человека… Он некрещеный даже!» — уже миролюбиво бросил Фома, идя на свое место.

«А ты что, в купели ума набрался?» — ядовито спросил подошедший Бочаров.

Кругом засмеялись.

«Ну, обрадовались, зубоскалы!» — проворчал Фома и сам уже не рад был, что связался.

А Костя с тех пор стал приглядываться к Цырену. Работал он легко и как-то разумно, без суеты. Не ругался. И старшего всегда вперед себя пропускал. Видно, сызмальства к этому был приучен. И вот ведь как он гордо себя повел с Ендаковым! А ему, Косте, всегда оказывает уважение. В чем тут дело?

Как-то Фоменко спросил об этом Намсараева. Тот ответил:

— У нас говорят: перед гордым держи голову высоко, перед скромным склоняй ее до земли.

Вот как!.. Костя заинтересованно посмотрел на Цырена. У бурята в запасе было множество таких присказок и пословиц. В них звучала мудрость степного народа, незнакомого, удивительного по своим обычаям и быту.

«Вот какие разные народы живут у нас на забайкальской земле! — раздумывал Костя. — Должны мы о них подумать или нет?»

Он решил спросить у товарищей, как с такими народами быть. Вот буряты, к примеру: живут рядом, работаем вместе, ну, а как насчет социализма? Это, значит, врозь?

Сначала спросил у Гонцова. Тот ответил:

«Зачем врозь? Они пойдут вместе с нами к социализму».

«Как же так? — удивился Костя. — Социализм, я понимаю, может быть там, где индустрия, пролетариат… Вот у нас. А какая же у бурят индустрия? Хвосты верблюдам крутить?»

«А мы на что, по-твоему? Подопрем, поможем…»

«Как же помочь? Интерес-то у бурят какой? Не тот, что наш?» — допытывался Костя.

Тут уж пришлось вмешаться Минею.

«Интересы у них разные, — разъяснял он Косте. — Нойоны, знать, родовые начальники — первые помощники самодержавия. Их цель — ясак[15] выколачивать, семь шкур с бедняка бурята драть. И между собой они, «белый царь» и богатеи буряты, всегда отлично договорятся. Царское правительство и опирается на эту верхушку, нет-нет да и обласкает верноподданных. Ну, а у бедняка бурята свой интерес: царя долой, а с ним и нойонов. Землю же и пастбища — труженикам!»

Костя все понял. При первой же встрече с Цыреном спросил:

«Ты что делал раньше… ну, до того, как на дорогу работать пошел?»

«Дома жил», — удивленно ответил Цырен.

«Знаю, что дома… А занимался чем?»

«А… Ну, стадо гонял».

«Чье стадо? Свое?»

Цырен засмеялся:

«Какое у бедного бурята стадо! Скот у богатого… Благодари доброго духа, что в пастухи взяли!»

«Ну вот. Значит тебе нет никакого интереса в одну дудку с богатеями дудеть или там… с этими… нойонами!»

Цырен удивился еще больше: от него до нойона было, как до звезды на небе!

Костя сказал Алексею, что хочет просветить Намсараева, рассказать ему кое-что. Алексей согласился.

Бурят работал хорошо, аккуратно. Дорога нуждалась в кочегарах. Взяли из паровозных обтирщиков и Цырена. А Митя устроил так, что Цырен попал в ту самую паровозную бригаду, что и Костя.

…Состав шел под уклон. Пологие холмы с мягкими линиями склонов словно плыли навстречу. Низко над сопкой повис молодой желтоватый месяц, похожий на медный рожок стрелочника. Белые огни калильно-керосиновых станционных фонарей вынырнули уже совсем близко из тумана. Вокруг них мотыльками кружились снежинки.

«Под-хо-жу!» — подал голос Костя тремя гудками — одним длинным, двумя короткими.

Семен Лукич проснулся, проверил давление пара, взглянул на водомерное стекло, зевнул:

— Ну отдыхай, Константин, я поведу. На станции начальство зайти может.

Но начальство спало, и интерес к прибывшим, помимо дежурного, вручившего жезл, проявил только путевой рабочий Левон Левоныч.

Фоменко встретился с Левоном Левонычем на путях, передал пачку литературы и коротко сообщил: