Юлия Андреева - Любящий Вас Сергей Есенин

Пока. Спешу уходить за гонораром. Пойду в ресторан, и выпьем с Левой за Ваше здоровье. Живите, милая, и не балуйтесь. Целую Вашу руку.

Сергей Ес енин.

Сестрам и всем друзьям привет. Батум, Вознесенская, 9. С. Е.

Лева запирает меня на ключ и до 3 часов никого не пускает. Страшно мешают работать.

17/XII.24.

– Конечно, приезд Есенина в Батум вызвал всеобщее внимание, – объясняет произошедшее Лев Повицкий. – Его останавливали на улице, знакомились, приглашали в ресторан. Как всегда и везде, и здесь сказалась теневая сторона его популярности. Он по целым дням был окружен компанией веселых собутыльников.

Я решил ввести в какое-нибудь нормальное русло дневное времяпрепровождение Есенина. Я ему предложил следующее: ежедневно при уходе моем на работу я его запираю на ключ в комнате. Он не может выйти из дома, и к нему никто не может войти. В три часа дня я прихожу домой, отпираю комнату, и мы идем с ним обедать. После обеда он волен делать что угодно. Он одобрил этот распорядок и с удовлетворением сообщил о нем Галине Бениславской в письме от 17 декабря: «Работается и пишется мне дьявольски хорошо… Лева запирает меня на ключ и до 3 часов никого не пускает. Страшно мешают работать».

Глава 33. Поэтический террор

Понимая, что против Есенина в прессе началась самая настоящая война, Бениславская законспектировала для него отзыв А. К. Воронского о последних его стихах.

Что с Есениным происходит? Это легко говорить, что пока Есенин в «Красной Нови» сидел, то кабацкие стихи писал, а перешел в «Октябрь» и сразу же переломился. Вы мне скажите спасибо за Есенина. (Аплодисменты.) На самом деле, что происходит с Есениным? У него есть «Стансы», там и о Марксе, и о Ленине: «я полон дум об индустриальной мощи», «давай, Сергей, за Маркса тихо сядем». В чем дело, ведь это разврат, это обман, их (членов группы «Октябрь») обманывают, а они этому верят. (Аплодисменты.)

Нельзя всерьез к этому относиться. Это издевательство над читателем и над писателем. Человек потерял всякую совесть. Пускай же он зря и всуе не произносит имена Ленина и Маркса, потому что эти имена нам дороги. (Аплодисменты.) Что же происходит с Есениным? Конечно, Есенина нужно подталкивать, я его тоже толкал, но я никогда не скажу, что он шел по этому пути. Пока ты не воспримешь Ленина и Маркса внутри, не пиши о них. Есенин – вещь не случайная. Сейчас приходят и говорят откровенно: «Товарищ, жрать нужно». <…> Тот путь, по которому я стараюсь их повести, путь не блестящий, без всяких реверансов, но это будет единственно верный путь. <…> Один из них (членов группы «Октябрь») бухнул: «Пусть пишет неискренно, но пусть пишет нужные вещи». Вот, товарищи, в чем заключается корень наших разногласий. Когда рассуждают таким образом, то я с этой литературной политикой согласиться не могу.

Галя добросовестно перепечатала текст выступления и отослала его Сергею. Пусть знает, с кем связался. Я единственная, на кого можно положиться.

Ответ не заставил себя ждать:

Галя, голубушка! Спасибо за письмо, оно очень меня обрадовало. Немного и огорчило тем, что Вы сообщили о Воронском. Я верил, а оказалось все миражем. Может быть, в мире все мираж, и мы только кажемся друг другу.

Ради бога, не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая. Дорогая, делайте все так, как найдете сами… Я слишком ушел в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра.

Только одно во мне сейчас живет. Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия.

Не говорите мне необдуманных слов, что я перестал отделывать стихи. Вовсе нет. Наоборот, я сейчас к форме стал еще более требователен. Только я пришел к простоте и спокойно говорю: «К чему же? Ведь и так мы голы. Отныне в рифмы буду брать глаголы». Путь мой, конечно, сейчас очень извилист. Но это прорыв. Вспомните, Галя, ведь я почти 2 года ничего не писал, когда был за границей. Как Вам нравится «Письмо к женщине»? У меня есть вещи еще лучше. Мне скучно здесь. Без Вас, без Шуры и Кати, без друзей. Идет дождь тропический, стучит по стеклам. Я один. Вот и пишу, и пишу. Вечерами с Левой ходим в театр или ресторан. Он меня приучил пить чай, и мы вдвоем с ним выпиваем только 2 бутылки вина в день. За обедом и за ужином. Жизнь тихая, келейная. За стеной кто-то грустно насилует рояль, да Мишка лезет целоваться. Это собака Левина. Он у нас очень не любит прачек.

Вот бы его на Воронского? А?

– Известно, что Есенин любил животных, – перебивает Повицкий. – Здесь он часто возился с моим Мишкой, обязательно брал собаку с собой, хотя она доставляла ему неприятности. Однажды она заупрямилась и не захотела перейти мост, считая этот мост небезопасным. Пришлось Есенину взять ее на руки и перенести по мосту. Рукам Есенина она смело доверялась.

…Днем, когда солнышко, я оживаю, – снова читаем мы письмо Есенина. – Хожу смотреть, как плавают медузы. Провожаю отъезжающие в Константинополь пароходы и думаю о Босфоре. Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь. Да какой еще, известный. Все это смешно и глупо.

Обрадовало меня только одно обстоятельство: по пьяному делу из Тифлиса со мной приехал в Батум Вержбицкий и Костя Соколов. Однажды утром мы после кутежа едем к Леве и видим такую картину: идет на костылях хромой старик, тащит привязанную за пояс тележку, в тележке два щенка, на крыльях тележки две курицы, а на голове у него петух. Когда он идет, петух машет крыльями. Зрелище поразительное. Я соскочил с извозчика и попросил, чтоб он продал мне одного щенка. Он посмотрел на меня и сказал: «Только для тебя».

Щенка я сейчас отдал на воспитание. Он гадит в комнате, а возиться с ним я не умею.

Что это такое, Галя? Я боюсь, что это что-то вроде шуток Мефистофеля. Вержбицкий и Костя уехали обратно. Мы все были сильно простужены. В Тифлисе мы ездили в Ходжоры. Пальто Вы мое знаете, а в горах зверский холод. В духане мы выпили, развеселились, и я сел на автомобиль верхом около передних колес. 18 верст ехал так, играл на гитаре и пел песни. Потом оказалось, я себе напел. Только благодаря дьявольскому организму избежал воспаления легких.

Галя милая, «Персидские мотивы» – это у меня целая книга в 20 стихотворений. Посылаю вам еще 2. Отдайте все 4 в журнал «Звезда Востока». Просите 2 р. за строчку. Не дадут, берите 1 руб. Черт с ними. Разбогатею, пусть тогда покланяются. Печатайте все, где угодно. Я не разделяю ничьей литературной политики. Она у меня своя собственная – я сам. «Письмо к женщине» отдайте в «Звезду», тоже 2 руб. строчка. На днях пришлю «Цветы» и «Письмо к деду». Найдите в «Заре Востока», Б. Дмитровка, 10, «Письмо от матери» и «Ответ». Суйте во все журналы. Я скоро завалю Вас материалом. Так много и легко пишется в жизни очень редко.