Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды

Визенталь поспешил изложить все, что ему было известно об Эйхмане. Гольдман был человек очень влиятельный, и со столь важной персоной ему еще никогда контактировать не приходилось. При этом, понимая, какая большая ответственность на нем лежит, Визенталь постарался быть осторожным в формулировках. «Я, – писал он, – разумеется, не могу поручиться на сто процентов, что Эйхман действительно находится в Аргентине или что он находился там в 1953 году, но все признаки убеждают меня в том, что дело обстоит именно так».

Внезапный интерес ЦРУ к Эйхману объяснялся, естественно, не тем, что оно вдруг испытало страстное желание свершить справедливость, а скорее причинами иного – в первую очередь политического – свойства. Спровоцирован этот интерес был отчасти и самим Визенталем, когда он заявил, что Эйхман поддерживает тесные связи с палестинским муфтием (о чем говорил также в свое время Всемирный еврейский конгресс), в связи с чем родилась теория, что нацистские военные преступники прячутся в арабских странах, чтобы продолжать оттуда делать то, что они начали в Освенциме. Однако не все, что публиковалось на эту тему, соответствовало действительности, и по крайней мере одно известие такого рода – как не без доли лукавства признался Визенталь в письме своему знакомому – было сфабриковано. «Сообщение о том, что Эйхман находится в Каире, – писал он, – было высосано из пальца». Родилась эта утка, по его словам, так. Однажды в гости к нему пришел его старый приятель, корреспондент информационного агентства Юнайтед Пресс, и, решив, что пришло наконец время «подыскать для арабов подходящего союзника», они сочинили новость о том, что Эйхман позвонил своей семье из Каира. В своем письме Визенталь не без удовольствия рассказывает, как с австрийского радио новость перекочевала в израильские газеты и как – с помощью других информационных агентств – она быстро разнеслась по всему миру, от Берлина до Москвы. «Думаю, – с гордостью заключает он, – что тем самым я оказал еврейскому делу важную пропагандистскую услугу».

В июне 1953 года была опубликована еще одна новость такого рода. Согласно ей, Эйхмана в компании с бывшим муфтием видели в районе Дамаска. Это сообщение привлекло внимание главы нью-йоркской ешивы «Мир» раввина Авраама Калмановича, и он сразу же обратился к президенту США Дуайту Эйзенхауэру с эмоциальным письмом, в котором попросил Эйхмана арестовать.

Ешива «Мир» существовала уже более ста лет и считалась одной из лучших в Восточной Европе, а сам Калманович еще в возрасте двадцати с небольшим был признан выдающимся знатоком Торы и духовным лидером. В 1940 году ему удалось добраться до Нью-Йорка, и он сумел организовать оттуда переправку учащихся ешивы в Японию и Китай, а после войны добился для них разрешения на приезд в Нью-Йорк, и ешива возобновила свою работу.

Одновременно с письмом президенту США Калманович направил также послание американскому государственному секретарю, и на оба своих послания получил один ответ. «Как известно, – говорилось в нем, – Соединенные Штаты Америки не имеют права арестовывать людей в других странах, а где находится Эйхман и что он делает, неизвестно; поэтому у нас нет никаких оснований обращаться по этому поводу к какому-либо государству или предпринимать в этом отношении что бы то ни было другое».

Калмановича, однако, этот ответ не удовлетворил, и в результате на свет появилась пухлая папка, заполненная его перепиской с американским Министерством иностранных дел. «Этот человек, – писал раввин сотруднику министерства, приславшему ему ответ, – является серьезной угрозой для всех народов мира, борющихся за демократию». Главным тезисом Калмановича было утверждение, что, вступив в союз с арабами, Эйхман представляет опасность для Государства Израиль.

Но письмами президенту и в министерство Калманович не ограничился. Он также уговорил целый ряд сенаторов и членов конгресса обратиться к директору ЦРУ Аллену Даллесу. Обращений – как письменных, так и по телефону – поступало все больше, и Калмановича пригласили для беседы с одним из сотрудников ЦРУ. Но хотя раввин говорил очень страстно и предупреждал об опасности второго Холокоста, чиновники отреагировали на его тирады с ледяным равнодушием. Тем не менее, поскольку за Калмановича хлопотали сенаторы и конгрессмены, обидеть раввина категорическим отказом в ЦРУ не решились.

Нахум Гольдман оказался замешан в эту историю либо потому, что ему написал по этому поводу Калманович, либо потому, что к нему обратился один из тех политиков, которых раввин пытался заинтересовать, но, судя по всему, он тоже отнесся к этому делу как к досадной головной боли, и, когда Калманович написал ему, что Эйхман – главный фактор, из-за которого арабские страны нападают на Израиль, особого впечатления на него это, по-видимому, не произвело. Тем не менее связи Калмановича в ЦРУ возымели эффект, и в результате Гольдман попросил-таки израильского консула в Австрии прислать ему информацию об Эйхмане.

Получив отчет Визенталя, Гольдман передал его Калмановичу, а на следующий день сообщил ему, что получил также информацию из Берлина, согласной которой Эйхман находится в Сирии. Особо надежной он эти сведения не считал, но попросил передать соответствующим инстанциям в Вашингтоне и их тоже. Калманович направил все материалы Аллену Даллесу. В сопроводительном письме он, правда, назвал только Сирию, а про Аргентину умолчал, но в письме, которое параллельно послал в Министерство иностранных дел, упомянул оба этих государства.

Таким образом, начиная с этого момента, и в США могли знать, что Эйхман скрывался в Аргентине: ведь письмо Визенталя находилось теперь в распоряжении американцев. Однако в Вашингтоне поступили так же, как в Тель-Авиве: подшили материал в папку, но хода делу не дали. Тем не менее никаких оснований утверждать, что американцы не желали ловить Эйхмана сознательно, нет. Просто, как и у израильтян, у них были другие приоритеты.

Визенталь обо всем этом ничего не знал. Просьба лидера сионистского движения, переданная ему израильским консулом, вселила в его сердце большие надежды. Скоро, думал он, дело наконец-то сдвинется с мертвой точки, и поимка Эйхмана – теперь уже вопрос нескольких дней. Но прошло две недели, а ответ из Нью-Йорка все не приходил. Визенталь недоумевал. Может, его письмо пропало по дороге? Или затерялся посланный ему ответ?

Прошло четыре недели, а Нью-Йорк по-прежнему молчал. Тем не менее Визенталь все еще продолжал надеяться, что Гольдман пришлет к нему своего агента и они вместе поедут к барону Масту, чтобы узнать адрес информатора из Буэнос-Айреса. Несколько раз он обращался к консулу, и тот советовал ему запастись терпением. Однако постепенно его терпение начало иссякать. «Девять лет я трудился над тем, чтобы найти Эйхмана, – писал он позднее. – Я действовал в одиночку и почти без посторонней помощи. И вот, когда доктор Гольдман проявил к моей деятельности интерес и изъявил готовность Эйхмана поймать, я предоставил в его распоряжение все свои материалы, добытые за все эти годы кропотливым трудом и ценой страшного нервного напряжения». Гнев Визенталя не знал границ. «Я, – писал он, – делал ошибки и даже глупости, не раз терпел неудачи, но теперь наконец-то добился успеха! Я знал, где находится Эйхман и где он работает. Я добрался до человека, знакомого с человеком, видевшим Эйхмана своими глазами и знавшим еще одного человека, который даже с Эйхманом разговаривал. Действовать, таким образом, нужно было немедленно, и имелись серьезные шансы на успех. А в ответ – полная тишина».