Владимир Романовский - Америка как есть

Одновременно с Позолоченным Веком и индустриальной нищетой, в мире, и в Америке, родилась легенда об этом типе американца – предприимчивого, сметливого, практичного, прагматично гуманного, веселого, полного энергии. Марк Твен всего лишь эту легенду зафиксировал в литературе. Легенда имела основания, конечно. Америка – очень большая страна, а во время бума Индустрии возможности для белых людей типа перекати-поле действительно были в Америке неограниченные.

Есть и еще одна особенность у этого образа Янки. Сегодня она выглядит не очень понятно, либо ее предпочитают не замечать. Дело в том, что (приглядитесь) этот самый Янки – более или менее бескорыстен. Деньги как таковые его не интересуют, жажда наживы его не обуревает. Деньги ему нужны как одно из подручных средств.

Образ понравился всему миру. Для этого в образе было достаточно правдоподобия. Именно янки ассоциировались в цивилизованном мире с таким образом. Невозможно представить себе в этой роли немца, француза, русского, англичанина или испанца.

Но предприимчивые рубахи-парни – одно дело, а были дела и покруче.

Андрю Карнеги объявился в Америке в возрасте тринадцати лет. Бедная шотландская семья. Хорошие лидерские качества. Работал на хлопковой фабрике (за доллар двадцать в неделю), затем телеграфистом на железной дороге. Замечен как способный работник одним из владельцев Пеннсильванской Линии Томасом А. Скоттом и назначен на место интенданта. В Гражданскую Войну Скотт сделался помощником военного министра северян, и Карнеги отправился с ним на фронт. В конце войны познакомился с изобретателем спального вагона Джорджем Пульманом и вошел с ним в долю. Быстро разбогател. Уже в тридцать три года проявил оригинальность, написав самому себе письмо, в котором обещал, что через два года оставит предпринимательство ради денег и посвятит себя учению и познанию мира.

Не оставил. Начались нефтяные дела, сталелитейные дела, железнодорожные дела. В пятьдесят два года Карнеги женился на Луизе Уитфилд, богатой наследнице. Через десять лет у них родилась дочь Маргарет.

«Оставить» получилось лишь к шестидесяти пяти. Тем не менее, «лишние» деньги у Карнеги не залеживались. И во время занятий бизнесом, и по уходе в отставку, Карнеги развлекался филантропией так, как ею, возможно, не развлекался ни один человек в истории. Вот, например —

На свои деньги построил и оснастил три тысячи библиотек (из них тысячу шестьсот в Америке, остальные – в Англии, Шотландии, Ирландии, Австралии, Новой Зеландии, Вест-Индиях и на Фиджи). Строил всегда с условием, что ему бесплатно предоставят землю для строительства, затем он на ней, на этой земле, построит здание и оснастит его книгами и меблировкой, а дальнейшую заботу о библиотеке возьмет на себя правление местности.

Андрю Карнеги, предприниматель, филантроп

Финансировал бесчисленное количество университетов по всему миру. Также, бесчисленное количество больниц.

Основал фонды для пенсий учителям.

Заплатил за постройку семи тысяч церковных органов (сказалась, помимо всего прочего, слабость к музыке).

Основал в Алабаме университет для негров.

Основал два Фонда Героев – один в Америке и один в Англии. Награды за героизм – не обязательно военный.

На углу Седьмой Авеню, в двух кварталах от Центрального Парка, красуется сооружение функционального толка, но не двадцатого века, а конца девятнадцатого. Называется – Карнеги Холл. Построен в стиле псевдо-ренессанса по проекту Уильяма Бернета Татхилла. Колонны и арки украшают лишь вход и часть фасада. Вестибюль без претензий на роскошь, хоть и мраморный. Сам зал (основной, есть еще два малых зала) в акустическом отношении решен интересно и безупречно – в высоту он больше, чем в длину и в ширину, и известен «теплотой» звука. Знал Карнеги, кого пригласить дирижировать концертом в первый вечер новой этой филармонии. Верди ничего интересного давно не писал, Вагнер умер, Пуччини не успел еще стать мастером. Поэтому на открытие прибыл лучший в тот момент из живущих и действующих композиторов цивилизации – Петр Чайковский.

С Карнеги Холлом связано несколько забавных инцидентов. Так, к примеру, во время исполнения концерта Сергея Рахманинова для двух роялей, Рахманинов и его партнер играли себе, играли (с роялями, поставленными крест-накрест), и вдруг партнер потерял линию и, не зная, что делать, остановился. И смотрит на Рахманинова. Рахманинов тоже остановился. Не забудем очень хорошую, «теплую» акустику.

– Где мы, а? – спросил партнер.

На что Рахманинов невозмутимо и четко ответил —

– В Карнеги Холле.

Карнеги Холл в Нью-Йорке

В 1901-м году, полностью продав все свои предприятия, Карнеги стал самым богатым человеком в мире. Когда в 1919-м году он умер, по его завещанию розданы были (на филантропические цели) последние деньги, остававшиеся на его счету – тридцать тысяч долларов.

Его некогда партнер Хенри Фрик отписал американскому народу свой особняк, содержащий коллекцию живописи, которой позавидовал бы иной столичный музей. Будете в Нью-Йорке – зайдите в Коллекцию Фрика.

Интересные были тогда предприниматели, не так ли. И не только в Америке. Некто Третьяков, к примеру, купеческого сословия, тоже ведь подарил свою коллекцию народу.

Единственный соблазн, с которым Карнеги не мог бороться был – ставить свое имя на всех своих благотворительных начинаниях.

Ну и, конечно же, поговаривали (и сегодня поговаривают) что филантропией своей Карнеги компенсировал свою обычную безжалостность по отношению к людям, на него работавшим. То бишь, обирал рабочих. Возможно, было такое. Но обирали рабочих многие. И очень немногие из тех, кто обирал, строили на свои средства библиотеки публичного пользования.

В восьмидесятых еще годах был построен, а в Бель-Эпокь достроен и надстроен, Метрополитан-Музей в Нью-Йорке. Прелестное это здание в стиле, предшествующем так называемому «академическому классицизму» было первым в мире, построенным собственно для развешивания картинок. Все остальные были до этого – дворцы да особняки, пусть и бывшие. Фасад здания отличается величественной простотой и так же узнаваем, как фасад Лувра.

Метрополитан Музей в Нью-Йорке

Американской богеме в то время жилось, как всегда, не сладко. Но выбившимся – особенно писателям – платили солидные, лучшие в мире, гонорары. Более того. В то время, как русская литература взяла тайм-аут, решив погрязнуть в алгебраическом «модернизме» (а русская поэзия жеманилась напропалую, все глубже утопая в неимоверной пошлости), в то время, как литературная Франция была на исходе, Германия писала неубедительно, Англия могла похвастать только Уэллсом и Шоу и ревниво делила Киплинга с Новым Светом и Индией, в Америке начался неожиданный подъем – именно литературы. Помимо Джека Лондона, по-своему эпохального, проявился вдруг будущий король сентименталистов О. Генри. Был ли он великим? Кто знает. Работал он в очень легкомысленном жанре. Но попробуйте мысленно убрать из истории литературы – ну, скажем, Золя. Ощутимая потеря. А теперь попробуйте убрать О. Генри. Катастрофа!