На войне как на войне - Вера Кузьминична Васильева
– Да на Москву лучше поездом не суйся. Наши с командировками машинами едут. Ну, вот и дошли! Сейчас сдам ваши документы в приемный покой, и можно обратно идти!
– Давай документы. Мы сами дойдем. Ты сам же сказал, что по железной дороге все равно не прорвешься.
– Ладно! Нате! Идите сами!
– Ну и дела! – сказал я старшему лейтенанту, когда мы немного отошли. – У простого солдата прощения приходится просить. Проще в разведку сходить, чем вот так в своей совести ковыряться и перед первым встречным распинаться.
Но сделано было главное – мы узнали пути на Москву. В приемной нас встретила медсестра. Она посмотрела на нас, взяла со стола перьевую ручку, громко ткнула пером в стоящую перед ней чернильницу и басовито-прокуренным голосом проговорила:
– Фамилии говорите!
Потом она стала писать звания и прочие данные.
– Ходячие?
– Как видите, без костылей!
– Возьмите в предбаннике по кусочку мыла, подберите себе мочалки, вот вам полотенца и чистое белье. Баня напротив. Идите туда и мойтесь. После бани зайдете в столовую, скажете, что на вас двоих оставлен расход.
В госпитале я пробыл недолго. Меня вызывали к врачу раза два. И через неделю я получил документы, что здоров. Жалоб у меня особых не было. И валяться на койке в госпитале, как другие, я не хотел. Получив документы, я вышел на большак и стал ждать попутной машины. Я хотел вернуться в свою дивизию, но попасть при случае в другой полк. Машины в сторону Смоленска долго не было. По большаку проходили иногда отдельные солдаты и офицеры.
– Вы не на Смоленск ждете попутную? – спросил меня проходящий мимо пожилой солдат.
– На Смоленск! А что?
– На Смоленск машины не ходят. Мост разбомбило. Нужно идти далеко в обход. Машины будут ходить, когда наведут переправу.
Видно, судьбе было угодно повернуть меня в другую сторону. Откуда-то со стороны проселочной дороги на большак выползла грузовая машина. Я стоял на дороге долго и сильно простыл, стоял, переступая и постукивая нога об ногу. Шофер заметил меня и тут же притормозил. Открыв дверцу машины, он обратился ко мне:
– Капитан, прыгай ко мне в кузов, за пару часов до Москвы довезу. Здесь теперь транспорта не дождешься.
Он как будто читал мои мысли. Хотя в душе у меня были сомнения. Я хотел вернуться из госпиталя в часть. Я на секунду задумался, правильно ли я делаю. Но тут же махнул рукой и направился к кузову. В два прыжка я нагнал машину, подтянулся на руках, перекинул ногу через задний борт. Теперь было все решено.
В кузове, покрытом брезентом, было тепло. Я пробрался ближе к кабине, лег на что-то мягкое и тут же заснул.
Как провел я время в Москве, с военной точки зрения, значения не имело. Я пробыл в Москве вместе с дорогой туда и обратно ровно семь дней. Поездом обратно я доехал с билетом в плацкартном вагоне до Смоленска.
Из Смоленска я пошел пешком. От вокзала повернул в сторону Павловской горки и зашагал по зимнему большаку куда-то в сторону Духовщины. В предписании из госпиталя было сказано, что я должен явиться в запасной полк 3-го Белорусского фронта. Машин попутных не было. Всю дорогу, двенадцать километров, пришлось идти пешком. Разыскав деревню, где стоял офицерский резерв, я сдал свои документы, и меня направили в избу. Там размещались прибывшие из госпиталей младшие офицеры.
В избе сидели лейтенанты, старшие лейтенанты и один капитан. Всего было человек десять. Пополнение из госпиталей шло совсем не жирное. Офицеры меня встретили хорошо. Разведчиков среди них не было, и они смотрели на меня с любопытством, когда узнали, что я из полковой разведки.
Прошло несколько дней, и вот однажды утром за мной прислали связного. Меня вызвали в штаб запасного полка.
В большой комнате за длинным столом сидели полковник, подполковник и два майора. На вопрос, где я был, я без заминки и секунды промедления ответил:
– В Москве!
– Где ты там жил?
– Дома!
– Сколько суток?
– С дорогой туда и сюда ровно семь!
– Ладно, иди! Будет решение – вызовем.
Когда я услышал слово «решение», сердце на секунду сжалось и остановилось. Я почувствовал, что внутри что-то давит. Но я тут же сделал глубокий вдох, повернулся и вышел. Они смотрели мне в спину и выжидающе молчали. Я вернулся в избу.
– Ну как? – спросили меня ребята.
– Как-как? Трибунал! Что вы, не понимаете? За самоволку в военное время положен расстрел.
– Ну да!
– Вот тебе и ну да!
– А ты как же?
– А что я, собственно, должен делать? Орать «караул»? «Простите! Я больше не буду»?
На следующий день меня снова вызвали в штаб и молча вручили опечатанный сургучом пакет. По углам и в середине красовались застывшие на сургуче печатки.
Я расписался в журнале за получение пакета. Мне сказали, как добраться до штаба 39-й армии.
– А какое решение?
– Сдашь пакет, там твое дело и решат.
Я вышел на улицу, дыхнул морозного воздуха и почему-то подумал: «Хорошо, что сразу не решили. А могли и сразу расстрелять. Показательный суд и перед строем расстрел. Теперь легче, теперь двое суток отсрочки, теперь, пока до штаба армии доберусь, двое суток буду на этом свете, времени хватит перед смертью обо всем подумать».
Но в штабе к начальству меня вообще не вызывали. Написали, что я следую в распоряжение командира 5-го гвардейского корпуса генерала Безуглого. Видно, посчитали, что со мной им некогда заниматься. Дело, мол, плевое. Пусть в корпусе решат. Если так до командира полка дойду, вот где мне устроят головомойку, вот когда Бридихин потешится надо мной от души. Обратный путь пехом до большака был легче и веселее. Ветер и снег хлестали в спину, подгоняя меня, только ноги переставляй. По большаку я прошел километров пять, пока меня не догнала попутная машина. Шофер притормозил, я легко прыгнул на подножку и забрался к нему в кабину.
– Тормозить совсем нельзя! – пояснил он. – Забуксуешь и занесет! Машина перегружена до предела.
– Все понятно! Спасибо, что притормозил!
* * *
Я пешком добрался до оврага, где находился командный пункт 5-го гвардейского корпуса. Подземный деревянный бункер штаба был упрятан под крутым скатом оврага. Наружу из-под снега смотрели одно окно и дощатая входная дверь. Чуть дальше
