Сергей Трубецкой - Минувшее

Я приведу живой пример из собственной моей практики. Относится он, если не ошибаюсь, к 1916 году. В стране все более и более обострялся «кожевенный кризис»: не хватало кожи для обуви армии, главным образом — тяжелой кожи, для подметок. На кожевенном рынке шла безудержная спекуляция, цены росли, кожи становилось все меньше и меньше. Наконец были введены твердые цены на кожу. Не помню, почему именно распоряжение это исходило не от Правительства, а из Ставки и гласило: «По повелению Его Императорского Величества...»

Как обычно бывает в случаях подобного нормирования цен, в руки власти сначала попали по твердой цене довольно значительные запасы кожи, но скоро кожа (особенно подметочная) совсем исчезла с рынка. Положение у нас, на Северном фронте, сделалось катастрофическим: части были лишены возможности даже чинить старую обувь, так как в интендантстве подметочной кожи совсем не было.

И вот вдруг мне сообщают (я тогда заменял отсутствующего Герасимова), что можно секретно купить очень значительную партию необработанных, тяжелых кож, но... несколько выше установленной приказом цены. Я дал образчики нашим экспертам; они нашли ее превосходной и сравнительно недорогой: малыми количествами купить кожу по столь сходной цене было невозможно. Очевидно, прятать большую, партию рисковавших испортится кож было очень трудно и поэтому-то ее продавали дешевле, чем можно было ожидать.

Необходимо было спешить. При этом даже был серьезный риск, что кожа будет проникать через фронт немцам. Посоветовавшись кое с кем, я решил купить эту партию, хотя сознавал, что это дело рискованное, так как я должен был сделать противозаконное дело. Ответственность мне грозила немалая. Не желая подводить комитет, я, кроме того, совершил формальное превышение власти, совсем не внеся на его обсуждение это дело, требовавшее крупных ассигнований: дело было миллионное. Разумеется, частным образом с членами комитета я переговорил.

Для обработки кожи были сняты два пустовавших крупных кожевенных завода. Кожа была доставлена, каким-то образом не привлекая внимания, и обработка ее началась. Риск был особенно велик именно в это время, так как доказательств, что эта кожа пойдет армии, у меня не было и быть не могло, и меня могли обвинить в спекуляции.

Между тем во Псков вернулся О. П. Герасимов. Когда я рассказал ему об этом деле, он молча покачал головой, но я видел, что он, по существу, одобряет, что я так поступил. Только позднее я узнал, что он несколько ночей не спал, волнуясь за меня...   

К счастью, вся операция прошла совершенно благополучно и готовые кожи поступили на наши склады. Через уполномоченных при армиях все было заранее подготовлено, чтобы части прислали своих приемщиков за кожами. Они прежде должны были обратиться со своими «требовательными ведомостями» в Интендантство и, только получив там пометку о неимении кож, идти на наши склады за их получением. Кожа выдавалась частям по твердой цене, то есть с некоторым убытком для Союза (это дело было оформлено потом). Порядок этот, дававший мне в руки, в случае чего, великолепный материал для защиты, был выработан Герасимовым.

Вся кожа с наших складов ушла в несколько дней.

Конечно, массовый отпуск кожи с наших складов привлек всеобщее внимание. Очень скоро после этого я был вызван к Главному Начальнику снабжения, ген. Фролову. Хотя в приглашении явиться не было сказано, для чего я вызван, дело было ясное, и на всякий случай я захватил с собою подготовленное для этого «дело» о коже.

Генерал Фролов, милый, но не очень умный старик, со столь памятным мне с детства орденом Белого Орла на шее, довольно хорошо относился ко мне. На этот раз он принял меня несколько суше обычного.

— Скажите, пожалуйста, князь,— начал он, как только мы сели, - считаете ли вы для себя обязательными Высочайшие повеления?

— Конечно, Ваше Высокопревосходительство,— ответил я.

— Я не сомневался в этом,— продолжал генерал,— но Главный Интендант между тем утверждает, что вы нарушили Высочайшее повеление и закупили большую партию кож по ценам выше установленных. Я рад слышать от вас, что это не верно, так как Главный Интендант ходатайствует о предании вас суду.

— Я действительно закупил кожу по цене выше твердой,— ответил я.— И сделал это потому, что считал, что Высочайшее повеление надо исполнять по духу, а не по букве!

Я изложил далее, почему эта партия кожи могла пропасть для армии, если бы я ее не купил. Потом я показал П. А. Фролову принесенные мною документы. Он слушал меня внимательно, но заметно волнуясь. Он ни разу не перебивал меня, пока я не кончил. Тогда генерал вдруг встал, в глазах его заблестели слезы. Он подошел ко мне и горячо меня обнял. «По духу, по духу! — повторил он стариковским прерывистым от волнения голосом. - Не беспокойтесь, ни о чем не беспокойтесь!..»

Вернувшись в наше управление, я встретил Герасимова. Он сохранял наружное спокойствие, но был бледен как полотно. Осип Петрович не любил проявлять свои чувства. «Слава Богу!»—сказал он только, и мы приступили с ним к текущим делам.

Случай этот имел совершенно неожиданное для меня продолжение. Через несколько дней я снова был вызван к ген. Фролову и он сказал мне: «До Главнокомандующего (ген. Рузского) дошло о ваших противозаконных действиях в Земском Союзе. Я доложил ему, в чем дело. Он поручил мне передать вам частным образом его благодарность за то, что вы сделали для армии; официально, в приказе, он благодарить вас, конечно, не может».

Чтобы закончить внешнюю сторону этого эпизода, скажу, что через несколько месяцев ген. Фролов получил назначение помощником военного министра и уехал в Петербург. На вокзале его провожал весь штаб и штаб Главнокомандующего; приехал проводить его и я.

Растроганный милый старик со всеми нами на прощание лобызался, а перед самым отходом поезда нагнулся из окна вагона, обратился ко мне и крикнул:

«По духу, князь, всегда по духу!..» Я поймал на себе недоумевающие взоры нескольких штабных офицеров...

Что, в сущности, показывает это дело с кожами — помимо совершенно не «бюрократического» отношения к нему высшей военной власти? Проявил ли тут Земский Союз какое-то организационное умение, которого не было у так называемых «правительственных органов»? Отнюдь нет. Мы могли здесь, правда не без риска, освободиться от некоторых формальных пут, от которых не могли освобождаться военные власти. Не могли и не должны были освободиться от них. Будь я сам на месте Главного Интенданта, я, конечно, и не пытался бы действовать так, как я поступил от имени Земского Союза. Возможность действовать в таком духе была, можно сказать, нашей привилегией; мы должны были — с большим тактом — ею иногда пользоваться, но не приписывать себе каких-то «организационных» заслуг. При этом, нарушая иногда формы, по принципу — «народное благо — высший закон», надо было прилагать все усилия к тому, чтобы не разрушать их. Надо признаться, что общественные организации очень часто грешили в этом отношении и даже гордились этим. Так сами они подпиливали тот сук «государственности», на котором, естественно, они не могли потом удержаться.