Сергей Довлатов. Остановка на местности. Опыт концептуальной биографии - Максим Александрович Гуреев
Советский литератор, вышедший под обложкой этих журналов, автоматически зачислялся в ряды диссидентов и «предателей родины».
В частности, литературный, религиозный и публицистический журнал «Континент», орган российского и общеевропейского антикоммунистического движения, начал издавать в Париже в 1974 году прозаик, поэт, редактор Владимир Емельянович Максимов.
Личность яркая и неоднозначная. Вне всякого сомнения, достойная особого упоминания.
О себе в «Автобиографическом этюде» Максимов сообщал следующее: «Родился в Москве, в семье рабочего салицилового завода, в Сокольниках…
До ухода из дома успел закончить четыре класса 393-й московской общеобразовательной школы. Бродячая юность несколько раз прерывалась краткосрочными «остановками» в детприемниках (Славянск, Батуми, Кутаиси, Тбилиси, Ашхабад, Ташкент) и колониях (Кутаиси, Ашхабад, Ташкент, Шексна), откуда, как правило, благополучно (кроме Шексны) бежал. Из горького опыта пребывания в детских исправительных учреждениях, унифицированных по системе Макаренко, вынес твердое убеждение: всякая, даже самая заманчивая система, оказываясь в руках фанатичных апологетов, становится орудием преступления. Ничего более жуткого ни до, ни после мне уже переживать не приходилось, хотя впоследствии жизнь не баловала меня райскими кущами. Шестнадцати лет от роду получил семь лет и после недолгого ожидания в Таганской тюрьме отправлен по этапу в Шекснинскую трудовую колонию, из которой вскоре пытался бежать, но был схвачен, а затем, в бессознательном уже состоянии, передан на экспертизу в Вологодскую областную психиатрическую больницу, признан здесь невменяемым и сактирован (списан по состоянию здоровья), как говорится, вчистую…
Крайняя семейная нищета, обусловленная ежедневной борьбой за существование, не располагала к сердечной доверительности, и, наверное, поэтому сколько-нибудь прочной душевной близости с матерью у меня так и не возникло (отец В. Е. Максимова был репрессирован в 1933 году, в 1939 освобожден, погиб на фронте в 1941 году). Наибольшее влияние на мое формирование оказал дед по материнской линии, потомственный железнодорожник Савелий Ануфриевич Михеев, с которым я провел значительную часть детства».
В 1961 году Максимов дебютировал в «Тарусских страницах» у Константина Паустовского.
В 1963 году он был принят в Союз писателей СССР и вошел в редколлегию журнала «Октябрь» по рекомендации Всеволода Кочетова.
Романы Максимова «Карантин» и «Семь дней творения» не были приняты ни в одном официальном издательстве и получили распространение в самиздате.
В 1973 году писатель был помещен в психиатрическую больницу, а в 75 году выехал из СССР во Францию.
Лишен советского гражданства и, соответственно, был изгнан из СП СССР.
В первой половине 90-х Владимир Максимов публиковался в газете «Правда» с критикой Бориса Ельцина и проводимого им политического курса.
Скончался он в 1995 году в возрасте 64 лет.
Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Появление Максимова в Париже в 75 году в качестве главного редактора литературно-публицистического и религиозного журнала для многих стало фактом во многом неожиданным, однако именно его стараниями довольно быстро «Континент» превратился в ведущее периодическое издание «третьей волны» русской эмиграции.
Однако вскоре там же, в Париже, возник журнал «Синтаксис» (главный редактор Андрей Синявский), составивший жесткую оппозицию «Континенту». Взаимные обвинения Максимова и Синявского в связях с КГБ стали общим местом их нескончаемой и весьма резкой полемики (следует заметить, что эта тема вообще была крайне популярна в эмигрантской среде). Разумеется, никаких доказательств полемистами приведено не было, но само направление спора, думается, имело под собой определенную почву.
Дело в том, что неуклонный рост русской литературно-художественной диаспоры (если возможно такое словосочетание) в Европе и Америке требовал от комитета повышенной активности, поиска новых форм контроля за выехавшими из страны литераторами, а также вербовки новых персонажей на местах для решения продиктованных внешнеполитическим курсом СССР задач.
Андрей Синявский, Виктор Некрасов, Александр Солженицын, Владимир Максимов, Юлий Даниэль, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Александр Галич, Анатолий Кузнецов, Саша Соколов, Эдуард Лимонов, Лев Копелев, Наум Коржавин, Юз Алешковский, Леонид Бородин, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Борис Хазанов, Александр Зиновьев, Юрий Мамлеев, Василий Аксенов…
Перед нами далеко не полный список бывших советских писателей, поэтов и журналистов, покинувших СССР в 70-х годах и сформировавших в англоязычной среде абсолютно уникальное русское литературное сообщество со своими журналами, издательствами и, самое главное, со своим читателем. Разумеется, советская пропаганда представляла каждого из них предателем и отщепенцем, который погнался за «длинным рублем» (долларом) и покинул свою Родину в поисках выгоды и сомнительной славы.
Однако, невозможно было не согласиться с тем, что порой тексты, публиковавшиеся в «Посеве» и «Континенте», в «Ардисе» и в ИМКА-Пресс, не уступали, а порой и превосходили по качеству, глубине и оригинальности тексты, выходившие в «Новом мире» и «Октябре», в «Советском писателе» и «Молодой гвардии». И наоборот, публикации в «Дружбе народов» и «Даугаве», «Сибирских огнях» и «Знамени» обращали на себя внимание далеко за пределами Союза.
Очевидно, что писатели-эмигранты и писатели страны-метрополии (СССР в данном случае) составляли собой единую языковую ойкумену, вольно или невольно ставившую русскую литературу выше идеологических и политических барьеров.
Так, например, Виктор Некрасов и Чингиз Айтматов, Борис Хазанов и Анатолий Ким, Саша Соколов и Валентин Распутин, Леонид Бородин и Виктор Астафьев были частью единого литературного процесса, для которого не существовало виз и буферных зон, и не замечать это, а уж тем более воевать с этим, было глупо и бессмысленно.
По сути, на Западе сформировалось (вернее сказать, на базе издательств и журналов было сформировано) некое подобие Союза писателей СССР, где были свои «секретари правления», идеологи, своя система распределения благ, а та или иная группировка лоббировала своих и топтала чужих. Например, хорошо известно о противостоянии кланов, если угодно, Солженицына и Бродского. Поскольку большинство писателей-эмигрантов были членами СП СССР, а стало быть, в совершенстве владели навыками ведения подковерной литературной борьбы, то советские писательские склоки с успехом были перенесены на новую почву, правда, теперь став склоками антисоветскими.
Разумеется, конфликты и противостояния в писательской среде были на руку как советским, так и западным спецслужбам.
По воспоминаниям фотографа Нины Аловерт, во взаимоотношениях Владимира Максимова и Сергея присутствовали «некоторые трения», хотя рассказ Довлатова и был напечатан в «Континенте» (Максимов высоко ценил Сергея как прозаика). Вполне возможно, что Владимир Емельянович заочно представлял себе Довлатова другим – суровым, мрачным, бывалым мужиком, непримиримым борцом с совдепией.
Однако Сережа оказался не таким…
Из повести Сергея Довлатова «Заповедник»:
«Обидно, парень – наш. Нутро здоровое… Парень далеко зашел. Сотрудничает в этом… ну… «Континентале». Типа радио «Свобода»… Литературным власовцем заделался не хуже Солженицына».
Этот воображаемый разговор с особистом в райотделе милиции происходит, как мы помним, уже во время второго
