Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио

Он всегда с большим интересом рассматривает картины дяди Винсента, — пишет ему моя мать 28 марта, — но особенно его завораживает ветвь миндального дерева, которую мы повесили над кроватью.

Поразительно, как в таком маленьком ребенке уже проявляется личность […] иногда он смотрит на меня совсем как взрослый, будто хочет сказать: ну что ты собралась со мной делать — я и без тебя уже все знаю. И взгляд у него такой внимательный и выразительный, как у настоящего философа.

Моим родителям настолько полюбилась картина, что они впоследствии перенесли ее в столовую — самое посещаемое место в доме, чтобы все гости могли любоваться шедевром. Я всегда воспринимал образ на ней как отражение самой лучшей, самой светлой части дядиной души, той, что способна тонко чувствовать жизненную силу, процесс постоянного обновления в природе, — такое впечатление, что именно живопись была спасительным якорем, который не раз вытаскивал его из отчаяния. В своем личном рейтинге дядиных картин я ставлю данное произведение в один ряд с другим шедевром, созданным в Сен-Реми, — «Звездной ночью», которая, напротив, олицетворяет темную половину его измученной души.

Нечего удивляться, что кризисы во время пребывания в Сен-Реми случаются с Винсентом все чаще. Его окружают беспокойные больные, от которых трудно спрятаться, а из дома приходят волнующие новости, что возбуждает сильные эмоции и провоцирует перепады настроения. Если рождение любимого племянника вызывает в дяде подавленность, то новость о продаже картины «Красные виноградники» его воодушевляет и вселяет надежду на дальнейшее развитие карьеры. Несколько дней спустя он получает также копию первой статьи, которая полностью посвящена его работе. Критик Альбер Орье использует сильные выражения, описывая кипарисы Ван Гога, — «черные тени из ночного кошмара». Именно в психиатрической лечебнице дядя превращается в поистине самобытного художника и достигает максимального градуса выразительности, который принесет ему посмертную славу.

Я не устаю теряться в завитках, которые разливаются по ночному небу, — сколько раз я упрекал мать в том, что она поторопилась с продажей картины. К счастью, после неоднократной смены владельца и нацистских конфискаций она оказалась в США, и в 1941 г. ее приобрел Нью-Йоркский музей современного искусства — наконец-то «Звездная ночь» обрела надежный и достойный приют, о котором Винсент мог только мечтать. Трудно представить, но мой отец раскритиковал полотно, посчитав его остановкой, даже регрессом в творческом развитии дяди: звезды слишком огромны, весь пейзаж — просто несуразная детская фантазия. После столь сурового приговора Винсент причислял «Звездную ночь» не иначе как к этюдам, наброскам, не заслуживающим его автографа.

На деле же картина представляет собой квинтэссенцию самых новаторских и самых глубоких авторских решений, ее по праву можно считать творческим завещанием Ван Гога. Пейзаж Сен-Реми показан сквозь призму личного видения художника. Колокольня церкви непомерно высока, а исторический центр, напротив, сведен к скромной группе домиков с освещенными окнами. Это, пожалуй, главное отличие, которое бросается в глаза, когда смотришь на реальный Сен-Реми из палаты Винсента: в конце XIX в. агломерация уже была гораздо более мощной, чем на его картине.

Изображение больше напоминает японские горные деревушки, в которых мне довелось побывать в годы учебы: я с удовольствием исследовал самые отдаленные уголки страны. Домики дяди рождают то же чувство бренности и хрупкости жизни, которое я испытывал, глядя на сгрудившиеся крыши пагод. В каких-то окнах горит свет — значит, еще не слишком поздно. Растущая луна мерцает в своем желтом нимбе, как будто солнце зажглось посреди ночи. Ее блики передаются звездам и закручиваются в вихрь, увлекающий за собой облака. Ты как будто чувствуешь порыв южного ветра, который разносит свечение по картине.

Я не первый, кто сравнивает эту волну ночного света с морем, которое изобразил Хокусай в одном из самых известных своих произведений. Если я правильно помню, японские художники как раз стремились к созданию «живого, дышащего мира»: они представляют природу как постоянное движение, процесс, не имеющий четких границ и равновесия. Именно у кумиров-японцев Винсент учится превращать кипарисы в темные языки пламени, преграждающие взгляд, леса — в комки листвы, намеченные быстрыми движениями кисти, горы — в извилистые холмы. Было бы заблуждением сводить вихреобразные завитки к симптомам невроза, приравнивать результаты творческого поиска Винсента к бесконтрольным жестам сумасшедшего, неспособного выстраивать композицию.

Как раз наоборот — этим шедевром Ван Гог доказал, что смог выработать уникальный художественный язык.

Какие результаты десятилетних исследований Винсента мы можем видеть на картине? В первую очередь способность комбинировать цвета: художник смягчает передний план, оставляя его темным, чтобы свет мог ярче вспыхнуть на заднем плане. Нарушение законов перспективы и ощущение хаоса — элементы нового живописного языка, изобретенного Ван Гогом и доступного лишь ему одному.

Дяде не с кем было разделить открытия. С каждой новой картиной он все лучше овладевает новым методом, но чувствует себя все более одиноким.

Местная обстановка начинает невыносимо тяготить меня. Я терплю уже больше года; мне нужен воздух, я чувствую себя раздавленным скукой и болью. И к тому же мне надо работать, а здесь я попусту теряю время. Почему, скажи мне, ты так боишься, что со мной что-то случится? Этого не стоит бояться (поверь мне, с тех пор как я здесь, я повидал немало — припадки и приступы психоза тут обычное дело); самое главное — знать, что несчастье может произойти в любой момент. Уверяю тебя, что не так просто постоянно жить под надзором, как бы хорошо к тебе ни относились, жертвовать своей свободой, быть изгоем общества и понимать, что у тебя в жизни есть только одно — любимая работа, которой ты готов отдавать всего себя.

Как только дядя выбрался из последнего кризиса, он уже не думает о возможных последствиях.

Больше нет времени ждать.

Винсент отправил Тео сотни полотен и чувствует, что получил от Прованса все, что мог. Местные пейзажи исчерпали себя десятками повторений. Теперь главное — уехать, а значит, необходимо убедить брата в том, что его психическое здоровье пошло на поправку.

Ван Гог покидает юг Франции 17 мая 1890 г. Картины, которые останутся в Сен-Реми, будут использоваться