Светлана Луганская - Люди Сербской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции

– Когда вы начали заниматься музыкой? Что повлияло на ваш выбор?

– Влечение к музыке, музыкальная одаренность проявились, как мне рассказывали родители, в раннем детстве. Я любил брать у мамы деревянные ложки и бить в них, получалось точно в ритме той музыки, которую мы слушали. Или вот расскажу один симпатичный случай из моего раннего детства. Мне не было еще двух лет, как-то я сидел на пляже и держал в руках два камешка, рядом с нами расположился немецкий турист с радиоприемником, из которого звучала музыка. Как менялись песни, так же менялся ритм, с которым я стучал камешками. Тот господин был настолько удивлен, что поднялся с места и сфотографировал меня с камешками. Я храню эту фотографию как дорогое воспоминание. Упоминая об этом эпизоде, хочу показать, что мой дар не связан с моими заслугами и трудами, но дан Богом по Его великой любви.

Но, кроме дара Божия, решающее значение, верю в это, на меня оказали мои близкие. И папа, и мама очень хорошо пели, отец в молодости играл на гитаре, на ударных инструментах, пел в хоре. Родители очень часто пели с друзьями, которые приходили в наш дом, пели и вдвоем, у них были очень хорошие голоса. И конечно, каждый день в доме звучала музыка, мы слушали разную музыку, но интересно, что это всегда были веселые, ритмичные и очень мелодичные песни. Такой была атмосфера, в которой я вырос.

Когда мне исполнилось восемь лет, родители, к моей великой радости, отдали меня в музыкальную школу на отделение классической гитары. Это стало третьим, очень важным моментом в моем развитии. Учителями, особенно последние четыре года, были прекрасные музыканты, прекрасные люди, они умели передать детям свою большую любовь к музыке, особенно учитель игры на гитаре – Олег Балашев-Самарский. Господин Балашев был чрезвычайно талантлив, он меня очень многому научил! В тот же период я познакомился с классической музыкой и очень полюбил ее. В классике меня неизменно привлекали мелодичные композиции, окрашенные сильными чувствами, меня просто опьяняла ее красота. С тех пор я полностью посвятил себя музыке и верю, что при том, что тогда я еще не пришел к вере, это сохранило меня от дурных и вредных вещей, через которые проходили мои ровесники. Я находился в каком-то своем мире, был погружен в какую-то внутреннюю музыку своего существа.

– Когда вы начали изучать церковную музыку?

– Церковному пению я начал учиться в монастыре Тврдош и в требиньском соборном храме Преображения. Это было обучение на практике, потому что я учился по книгам, слушал певчих в храме и так понемногу изучал сербское церковное пение. Тогда же, как-то параллельно, я открыл для себя византийскую музыку. Первая встреча с ней произошла, когда я слушал кассеты, которые дарил мне тогдашний епископ Герцеговацкий Афанасий. Она очаровала меня! Передо мной вдруг открылся еще один безбрежный, необозримый манящий океан, я еще не знал, что представляет собой византийское пение, но почувствовал удивительное влечение к нему. Постепенно научился византийской нотации, а когда попал в Белград, то уже умел петь достаточно много. Я связался с людьми, которые тогда пытались делать что-то на ниве византийского пения в Белграде, правда, на очень низком уровне, но для меня было очень важно и то, что мне нашлось с кем петь. В Афинах я учился на основном курсе и в аспирантуре у господина Ангелидиса, господина Константинуа и других. Однако я никогда не ограничивался только теми учителями, у которых учился в данный момент, поэтому был в контакте и с господами Ликургосом Ангелопулосом, Йованом Арванитисом, Григорием Статисом. Все они дали мне то, чему я хотел научиться, и я очень им благодарен. Но мне было мало, я жаждал знаний, которых никто не предлагал, которые не преподают ни в одной школе, ни на одном факультете. Это, например, палеография, мелотворчество[77], и особенно обращение к духовному измерению пения, чем, к сожалению, практически никто не занимался и о чем изредка можно было найти некоторые общие и поверхностные примечания. Поэтому я решил заниматься исследованиями в разных направлениях. Я был уверен, что необходимо постоянное общение со Святой Горой и святогорскими певчими, и проводил там много времени. Думаю, в общей сложности я провел на Афоне больше пяти лет, с небольшими перерывами, главным образом в Ватопеде и Хиландаре. Участвовал в ежедневных богослужениях, посещал монастырские Славы, на которых пели лучшие святогорские певчии, наблюдал за ними, слушал, записывал, разговаривал, учился и, что самое главное, впитывал живое Предание. Предание ни из книг, ни из рассказов не узнать, Предание – это то, чем живут. Поэтому я считаю великим благословением возможность черпать живую воду Предания из самих источников.

– Какой совет, пример, принцип был наиболее важным для вас?

– Самым драгоценным в моих учителях была преданность и любовь к пению. А самое драгоценное из того, чему я научился у святогорских певчих, это то, что пение прежде всего – молитва. Это сущностная вещь, которую сейчас, к сожалению, огромное большинство нас, певчих, упускает из вида. Помню разговор в монастыре Ватопед со старцем Стефаном, членом известного святогорского певческого братства Данилея, который стал для меня одним из самых важных и одновременно простых уроков. Я спросил его: «Старче, что самое главное для певчего?» – он сразу ответил: «Страх Божий! Если у певчего не потекут слезы, когда он поет, он не певчий, а певец!» – он имел в виду мирских певцов. И добавил: «А сразу после страха Божия – вдохновение, певчий должен наслаждаться пением, петь с аппетитом». Эти слова глубоко врезались в сердце и память, и верю, именно таков надежный путь для любого певчего.

– Игор, вы встречались со многими известными сербскими и греческими духовниками, поделитесь вашими впечатлениями об этих встречах?

– Конечно. В числе первых необходимо упомянуть преосвященного епископа Герцеговацкого на покое Афанасия. Он занимал епископскую кафедру в Герцеговине в то время, когда я нашел путь в Церковь. Епископ Афанасий – человек, живущий живой жизнью Церкви. Свое очень непосредственное, близкое общение с Богом он умеет передать окружающим его людям. Кроме того, это очень эмоционально тонкий и очень внимательный человек. Интересно и драгоценно то, что он нас научил, что главное в церковной жизни – верное церковное сознание и участие в жизни Церкви и Живого Бога. С ним можно было говорить обо всем: о молитве, о посте, о богослужении, об истории, о богословии, но – как-то ненавязчиво, незаметно, как только он может. Он научил нас жить в Церкви, так как, когда человек верным образом участвует в жизни Церкви, то есть – литургически, участвует в святотаинственной жизни, все остальное само по себе становится на свои места. Я очень благодарен Богу за то, что моя церковная жизнь началась в таком духе, и стараюсь продолжать идти тем же путем.