Марек Эдельман - Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко

«Пан Марек, почему вы решили руководить восстанием?» — «Кто-то ведь должен был! Ну как, еще что-нибудь или вы уже уходите?»

У него получилось, теперь наш черед.

Авторитет, герой и трудный собеседник… Эти три слова первыми приходят мне в голову после встречи с этим необыкновенным человеком. Хотя прошло столько лет, его личность излучала харизму и силу, что заставляло смущенно молчать даже самых красноречивых ребят. О чем, в конце концов, могли мы его спросить? Большинство из нас прочитали биографию героя, а также историю восстания в гетто. Однако никто, приехав в Лодзь, не оказался готов к дискуссии с умеющим блестяще «отбивать удары» Мареком Эдельманом. Большинство представляли себе руководителя восстания сентиментальным и потрепанным трудными временами старичком.

Сильнее ошибаться было нельзя!

Ясность его ума, четкость высказываний и уверенность в своей правоте всех привели в замешательство. Мы быстро поняли, что разговор не будет легким, тем более что, когда речь шла о драматических событиях его жизни, часто появлялся философский уклон. На вопрос, что самое важное в жизни, он всякий раз отвечал: «В принципе самое важное — сама жизнь. А уж коли есть жизнь, то самое важное — свобода. И уже неизвестно, что важнее…»

Эти слова ясно показывают, какой сложной была в глазах Эдельмана система человеческих ценностей, в особенности когда пришлось сопоставить ее с военной действительностью. Особенно трудным разговор получился потому, что и сам Эдельман хотел что-то от нас узнать: например, как мы с перспективы молодежи видим и оцениваем мир. Казалось бы, ничего сложного тут нет, однако неожиданно мы растерялись, а это в глазах Эдельмана выглядело слабостью.

Аргументы, опирающиеся на религию, оказались бесполезны, потому что он объявил себя атеистом.

Сильная личность Марека Эдельмана стала причиной того, что вместо ожидаемых воспоминаний о плохих временах мы выслушали настоящую лекцию — это был интеллектуальный вызов, заставивший нас задуматься о безнадежности выбора, который не раз вынужден был совершать человек «потерянного поколения».

Мы познакомились с одним из последних свидетелей самого худшего периода в истории Европы. Он рассказал, объяснил и выслушал…

Именно за это мы ему благодарны.

Для меня встреча с Мареком Эдельманом была огромным переживанием. Когда мы начали с ним разговаривать, меня поразило, насколько он открыт и готов выслушать то, что мы хотели ему о себе рассказать. Он спрашивал о наших планах на будущее, кем мы хотим стать, куда пойти дальше учиться. Я думала, это он будет говорить о себе, а ему, хотя он мог рассказать нам о стольких вещах, хотелось послушать нас, школьников.

Это произвело на меня большое впечатление.

По правде сказать, ему не интересен был разговор о том, что он когда-то пережил в гетто.

Возможно, все его об этом спрашивали, и у него уже не было охоты в очередной раз это повторять.

И наверно, ему неприятно было возвращаться к болезненным воспоминаниям. Возможно…

В одном я уверена: Марек Эдельман был необыкновенным человеком, и я наверняка никогда его не забуду.

Сидя у себя в комнате, я вспоминаю уютную гостиную варшавского дома, окружающих меня ребят из нашей школы и сидящего передо мной мужчину. Маленький морщинистый старичок с сигаретой в руке смотрит на нас с жалостью и в очередной раз спрашивает: «Ну что мне вам сказать? Лучше вы говорите». Он кажется неприветливым и уже от нас уставшим, хотя мы только что вошли. Я лихорадочно придумываю, что бы сказать, но ничего разумного в голову не приходит, и я делаю вывод, что, раз и другие не отзываются, у всех та же проблема… И так мы сидим, переглядываясь, время растягивается до бесконечности, а в маленькой светлой комнате только тишина.

Раньше я его не знала, прочитала одну книжку, кое-что в Интернете, просидела с ним в одном помещении больше часа и за это время выдавила несколько с трудом составленных фраз, а от него мы слышали только «угум», которое обо всем говорило.

Хотя он назвал нас «школой молчальников» и в этой гостиной не раз прозвучали слова: «лучше уже идите» или: «не знаю, что вам сказать», я уверена, что он не хотел, чтобы мы уходили. Он знал, что нам сказать. Было в нем что-то «эдакое» — единственный в своем роде, западающий в память блеск жизни в усталых глазах. У него была харизма и сила, которой не хватает каждому из нас.

Марек Эдельман был Герой, но он не хотел, чтобы его так величали. Он не считал себя кем-то необыкновенным. Скромный старый человек с хитрой улыбкой, сигаретой в одной руке и стаканчиком виски в другой.

На свете есть много людей, которых мы знаем по первым страницам газет, из Интернета и новостей. Некоторые — национальные герои, другие — политики, третьи — обычные граждане. Одним из таких людей был Марек Эдельман. Я много читал о нем в газетах, и мне было интересно, какой он.

В начале 2009 года я в составе школьной экскурсии побывал у него дома в Варшаве. Я очень хорошо помню этот визит. Пан Эдельман казался человеком загадочным и одновременно мудрым. Он неохотно отвечал на вопросы о гетто и восстании. Предпочитал говорить о современности, о наших планах, интересах и так далее. Его слова были искренние и суровые. Он прямо говорил то, что думает и во что верит, не боясь, что о нем подумают другие. Видно было, какой он смелый и решительный человек.

Мне это внушило большое уважение.

Когда я узнал о его смерти, мне стало очень грустно. Но я счастлив, что успел с ним познакомиться.

Память о нем останется у меня в сердце до конца жизни.

Трудно излить все мысли, воспоминания, размышления о человеке, который для тебя образец, на белый лист бумаги, поверить мысли пустой машине, пластиковым клавишам, электронной картинке, техническим изобретениям… Это все равно что писать новую историю, создавать ее наново с необязательно объективной точки зрения. Всеобщая история запомнила его, для него нашлось место на ее страницах, но не об этом мне хочется говорить.

Представим себе старого учителя, человека очень мудрого, с большим опытом, готового поделиться тем, что знает. Напротив него стоит даже не ученик, мечтающий о той же самой профессии, а юнец, вдохновленный личностью и поступками Учителя. Юнец задает вопросы, не очень продуманные, щенячьи, попросту глупые, но разве молодым не свойственно ошибаться? Учитель мог бы вообще не отвечать, но он хочет помочь мне найти свой путь. Он кричит, но в его сухом тоне — заботливость. Он кричит, но говорит: «А теперь слушай внимательно, потому что я даю тебе совет, а это лучшее, что я могу дать; послушай и стань благоразумнее, умнее».