Нами Микоян - Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР

Вы правы, он так боготворил Екатерину Алексеевну, что заказал ее живописный портрет.

Только в четвертом варианте художнику удалось создать образ красивой, обаятельной женщины и государственного деятеля одновременно. Этот четвертый портрет и послали министру культуры СССР с сопроводительным письмом Людмилы Лонго, жены секретаря Коммунистической партии Италии Луиджи Лонго, переводчицы и помощника Гирингелли:

«Милан, 6/V-74 г.

Уважаемая Екатерина Алексеевна!

На сей раз доктор Гирингелли попросил меня быть посредником между ним и Вами.

Как Вы, может быть, помните, он давно мечтал заказать Ваш портрет. Он собирал Ваши фотографии, поручал различным художникам по ним написать портрет. И все ему не понравились. Только теперь, как ему кажется, что-то получилось.

Теперь он хотел бы поднести этот портрет Вам по случаю приезда Ла Скала в Москву в память о многолетнем сотрудничестве, о дружеских отношениях и о той любви и симпатии, которые он всегда испытывал к Вам. Но он очень боится, как бы Вы на него не рассердились за смелость, и поэтому поручил мне попытаться выяснить Ваше отношение.

Я попросила его сделать фотографию с портрета, которую посылаю Вам. Могу засвидетельствовать, что сам портрет лучше фотографии.

Дорогая Екатерина Алексеевна, если Вы согласитесь принять его портрет, то дайте мне, пожалуйста, знать об этом, и я обрадую старика.

Если можно, то ответьте, пожалуйста, мне сразу еще и потому, что доктор сомневается до сих пор, ехать ли ему в Москву со «Скалой» или нет. А как Вы считаете, его присутствие с театром было бы для нас желательно?

Сердечный привет от всей нашей семьи.

С уважением Люда Лонго».

Гирингелли при любой возможности посылал на могилу Фурцевой роскошную розу. Муслим Магомаев вспоминал, что один раз он выполнил эту трогательную просьбу директора Миланского театра.

Еврейский вопрос

– С «легкой» руки Сталина в 30—40-х годах в обществе стал муссироваться так называемый еврейский вопрос, а государственная идеология начала «попахивать» антисемитизмом. Среди наших знаменитых музыкантов, артистов и писателей было немало людей еврейской национальности. Любопытно, как Фурцева к этому относилась?

– Она к этому никак не относилась. Я думаю, ее этот вопрос совершенно не волновал. Екатерина Алексеевна прежде всего видела в человеке его талант. К примеру, обожала и Давида Ойстраха, и Эмиля Гилельса, много сделала для приезда на родину Марка Шагала, помогала в организации выставки художника.

– Хотите, Нами, на эту тему сюжет, о котором вы явно не слышали. Как говорится, это было бы смешно, если бы не было так грустно, а точнее, даже страшно.

Осенью 89-го года меня пригласили немного поработать на радио «Свобода» в Мюнхене. Там я познакомился со своим коллегой, бывшим москвичом Леонидом Махлисом, который был женат на дочери известнейшего в прошлом советского певца Михаила Александровича. Леонид поведал мне один из многочисленных устных рассказов своего остроумного тестя.

В январе 59-го года Александрович выступал в Куйбышеве, откуда его срочным порядком внезапно вызвали в Москву. Речь шла о важной заграничной командировке во Францию и Бельгию для участия в праздновании 100-летия со дня рождения еврейского классика Шолом-Алейхема. Мероприятие проводилось Всемирным Советом Мира. В нем принимали участие большинство стран, но СССР отказался посылать своих делегатов. И тут вышла загвоздка, о которой позже певцу рассказала сама Фурцева.

Дело в том, что приехавший на съезд КПСС секретарь компартии Франции обратился лично к Хрущеву с просьбой прислать-таки во Францию делегацию деятелей еврейской советской культуры. Хрущев пообещал, но сказать об этом Фурцевой то ли забыл, то ли не захотел…

Однако французы напомнили Никите Сергеевичу о его обещании и попросили назвать имена делегатов. Хрущев замялся, но тут же отчеканил: «Поедет Александрович. Остальных участников он сам подберет». По словам Фурцевой, она пыталась объяснить Хрущеву, что в связи с «рядом мер», проведенных в нашей стране в последние годы, она не сможет обеспечить полноценную делегацию, ибо просто не знает, где взять этих еврейских деятелей.

Александрович считал, что Фурцева должна была сказать своему шефу примерно следующее: «Ты же, Никита Сергеевич, сам знаешь, что мы давно позаботились об уничтожении еврейской культуры вместе с ее деятелями. А коли нет еврейской культуры – где же взять делегатов?»

Конечно же, Александровичу этих слов Фурцева не говорила. Она лишь рассказала, что из-за нажима на нее со стороны французов снова беседовала с Хрущевым.

Но тот все отмахивался и отмахивался, твердя: «На то ты и министр культуры, чтобы решать такие вопросы самой, а у меня есть дела поважнее».

…Делегатов все же «наскребли». В группу вошли: Нехама Лифшиц – единственная в то время певица, добившаяся права исполнять в то время еврейские песни (кстати, она была членом КПСС); Эмиль Горовец – незадолго до того прекративший выступать в качестве еврейского певца и разработавший репертуар легкого жанра на русском языке;; чтец Эммануил Каминка, знавший несколько слов на идиш, но специально для этого важного визита подготовивший на еврейском языке небольшой рассказ Шолом-Алейхема; Наум Вальтер – пианист радиокомитета и автор этой трагико-мористической были, напрочь позабывший весь свой еврейский репертуар, так как давно уже не имел возможности его исполнять.

Эммануил Евзерихин, Никита Хрущев и Екатерина Фурцева на открытии выставки. 1950-е гг. «Политики везде одинаковы: они обещают построить мост там, где и реки-то нет», (Никита Хрущев)

За несколько дней до выезда Фурцева вызвала группу для инструктажа в ЦК. Все поняли, что будут «промывать мозги», то есть учить, как должен вести себя советский человек в капиталистическом враждебном окружении, избегая лишнего общения с иностранцами. Особенно всех поразила просьба Фурцевой не высказывать вслух восхищения увиденными в магазинах товарами и объяснять наше отставание в продуктовом и бытовом отношении необходимостью вооружаться, чтобы дать отпор недремлющему врагу.

«Но как оказалось, – продолжал Махлис пересказ курьезной истории, – главное было впереди: отъезжающим поручалось на высоком идейном уровне освещать за рубежом вопрос о положении еврейской культуры в СССР. Вот, дескать, смотрите, господа французы и бельгийцы, перед вами живые евреи, так что вы не верьте вражеским утверждениям, что в СССР их всех вывели…»