Нами Микоян - Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР

В верхах, а точнее в Министерстве культуры СССР, почувствовав, что мама добровольно не покинет пост, стали организовывать вокруг библиотеки странные провокации. К примеру, 7 ноября 1972 года, то есть в день годовщины революции, маму ночью вызвали на работу. Что же случилось? А случилось весьма серьезное по тем временам ЧП. По краю крыши библиотеки со стороны высотного дома (библиотека находилась на Ульяновской улице) был расположен светящийся лозунг «Да здравствует марксизм-ленинизм – вечно живое интернациональное учение!». Той ночью кем-то была вывернута часть электролампочек в слове «интернациональное», и лозунг получил уже «вредительскую» направленность: «Да здравствует марксизм-ленинизм – вечно живое национальное учение!» Об этом тут же сообщили во все инстанции – в МК партии, в ЦК партии, в КГБ. Конечно, сотрудники понимали, что это явная провокация.

Через некоторое время выяснилось, что лампочки выкрутил библиотечный плотник за две бутылки водки, полученные от начальника отдела кадров – ставленника Министерства культуры. Произошли и другие странного рода события, о которых сегодня не хочется вспоминать. Так обидно было за маму, которая всю жизнь прожила честно и отдала себя культуре, книжному делу.

Джина Лоллобриджида и Элизабет Тейлор в одинаковых платьях на приеме в честь открытия Московского кинофестиваля в Кремле. 1961 г.

Но «та» сторона продолжала атаковать. Чуть ли не каждый день звонили разные люди с требованием, чтобы Рудомино подала заявление об уходе. Мама ни в какую. Тогда начальница управления кадров министерства, подруга Фурцевой, стала ей угрожать: «Не хотите по-хорошему, снимем по-плохому. Найдем за что…»

Я чувствовал, что борьба неравная и маме не справиться. Через неделю у нее случился сильный сердечный приступ. Врач сказал, что, если я хочу, чтобы мама осталась в живых, она должна немедленно прекратить борьбу с сильными мира сего и не идти им наперекор.

И мама сдалась».

Я спросил Адриана Васильевича, что послужило причиной такого отношения к его маме, выдающемуся деятелю культуры?

«Прежде всего, – ответил Рудомино. – чиновников министерства, включая Фурцеву, раздражал дух интеллигентности всего коллектива библиотеки, куда культурная Москва приходила, как в свой дом. Гвишиани-Косыгина была просто чиновницей, имеющей отдаленное отношение к библиотечному делу, к иностранной литературе. С ее приходом духом библиотеки стала казенщина и партийность.

Но, вы удивитесь, началась эта драма много десятилетий назад. Причина – чисто бабья. Как-то во время войны мама оказалась на приеме у Фурцевой, тогда первого секретаря Фрунзенского райкома партии. Вернувшись домой, мама рассказала, смеясь, что на ней и на хозяйке высокого кабинета были надеты одинаковые платья. Мама только улыбнулась, а Фурцева разозлилась. Такая реакция маму очень удивила. Конечно, вышло все чисто случайно из-за того, что их обшивала знаменитая тогда портниха Александра Сергеевна Лямина.

С тех пор райкомовский секретарь, а потом министр культуры относилась к маме почти враждебно».

«Сил больше нет…»

Сергей Михалков говорил, что Фурцева далеко не все понимала и, не понимая, выносила подчас нелепые решения. Он вспоминал, к примеру, ее выступление в Ленинградском театре комедии, где шел острый, очень смешной сатирический спектакль драматурга Даля «Опаснее врага». Ленинградские партийные власти были недовольны театром, хотели спектакль запретить. Послушная печать уже поспешила его осудить. Разгорелись страсти. Потребовалось вмешательство министра.

Приехала Екатерина Алексеевна, посмотрела спектакль, собрала театральный актив.

– Главная ошибка театра, – заявила она собравшимся, – состоит в том, что роли отрицательных персонажей в этом спектакле были поручены лучшим актерам. Этого не надо было делать. Надо заменить актеров!

Этот эпизод стоит в ряду аналогичных нелепостей вроде запрещения актеру, игравшему в кино роль Ленина, сниматься потом в фильме в роли Николая Второго.

«И все же, – отмечал Михалков, – Екатерина Алексеевна, учась на ходу «править» советской культурой, старалась прислушиваться к советам профессионалов. При этом могла отстоять и разрешить к показу тот или иной спектакль, вызывающий сомнения у цензуры и партийных инстанций, поддержать награждение творческого работника вопреки мнению партийного руководства его организации. Как член коллегии министерства я принимал участие в заседаниях коллегии и наблюдал разные ситуации».

Однажды в своем кабинете Екатерина Алексеевна со слезами на глазах по-человечески призналась:

– Понимаете, Михалков, сил больше нет! Ничего не могу «в верхах» пробить. Раньше могла, а теперь не могу! Не слушают! Не хотят понимать!

Портрет Гирингелли

– Я слышал, что в Екатерину Алексеевну долгие годы был влюблен далеко уже не молодой директор театра Ла Скала. Об этом служебно-дружеском романе до сих пор ходят разные толки. Светлана показывала мне портрет Фурцевой, который заказал итальянскому художнику ее воздыхатель. Несколько лет назад вышла книга, в которой муссируется тема их взаимоотношений. Что вы можете сказать по этому поводу?

– В 1964 году по приглашению Фурцевой в Москву впервые приехал театр Ла Скала. Директор театра Антонио Гирингелли был в восторге от гастролей в Москве, а также от советского министра культуры. В прошлом фармацевт, богатый человек, меломан, он долгие годы просто из любви к музыке помогал театру. Затем муниципалитет Милана предложил ему стать директором Ла Скала, и он оставался им до конца своих дней.

В Екатерине Алексеевне он разглядел ее истинное лицо, заметил редкое сочетание красоты, ума, решительности и мягкости. И конечно, желание сотрудничать: вскоре Большой театр отправился на гастроли в Италию, а на стажировку в Миланский театр стали ездить наши молодые талантливые певцы.

В течение десяти лет Гирингелли испытывал к Екатерине Алексеевне особые чувства. Наверное, он видел в ней прежде всего интересную и незаурядную женщину, а потом уже министра культуры. До конца жизни Фурцева получала от него знаки внимания – цветы, милые венецианские кукольные фигурки.

Вы правы, он так боготворил Екатерину Алексеевну, что заказал ее живописный портрет.

Только в четвертом варианте художнику удалось создать образ красивой, обаятельной женщины и государственного деятеля одновременно. Этот четвертый портрет и послали министру культуры СССР с сопроводительным письмом Людмилы Лонго, жены секретаря Коммунистической партии Италии Луиджи Лонго, переводчицы и помощника Гирингелли: