Дэвид Роскис - Страна идиша

В ночь отъезда Габби в Нью-Йорк я написал ему письмо. Я предложил создать собственный идишский журнал. Габби зачитал мое письмо своим одноклассникам на уроке идиша в Еврейской учительской семинарии,[319] и преподаватель, доктор Мордке Шехтер,[320] убедил их принять вызов. Двадцатью годами раньше, напомнил он им, Уриэль Вайнрайх основал и стал выпускать Югнтруф, «Призыв юности» — отличное название для журнала. Зачем же на этом останавливаться? Югнтруф сможет мобилизовать говорящую на идише молодежь всего мира. Таким образом, на уроке идиша сложилась предварительная редакция призыва к действию, который опубликовали все идишские газеты свободного мира, а через сеть лагерей Гемшех мы создали отделения в Нью-Йорке, Филадельфии, Монреале и Торонто. Международное идишское молодежное движение.

Вызвав Югнтруф из небытия, мы стали учредителями Монреальской еврейской молодежной конференции (MJYC, поизносится как «Майк») вместе с Молодежью Бней Брит[321] (из ассимилированных семей), Пирхей Агудат Исраэль[322] (из мира ешив), тремя отделениями Молодежи Объединенной синагоги (из консервативных[323] синагог) и, самое главное, сионистскими молодежными движениями Бейтар,[324] Бней Акива,[325] Дрор,[326] Га-боним,[327] Молодая Иудея,[328] Га-Шомер га-цаир.[329] Анна Фёрштенберг принадлежала к Га-Шомер га-цаир и в соответствии с марксистским учением обходилась без макияжа и бюстгальтера, а я был счастлив называться лакеем буржуазного капитализма, лишь бы Анна приняла участие в первом в истории праздновании годовщины восстания в Варшавском гетто, организованном еврейской молодежью. Молодежь написала сценарий и поставила представление. (Монреаль, как и Вильно, был сверхорганизованной общиной. Даже взбунтовавшись, вы просто оказывались на каком-то другом участке политического спектра. А каков был этот спектр! Ведь можно было сбежать из любавичской ешивы и в итоге очутиться с половой щеткой в руках в кен, гнезде, Га-Шомер га-цаир — каждую пятницу, по вечерам.) Как выяснилось, импровизировать на сцене куда легче, чем работать в комиссии. Текст нашего меморандума пришлось редактировать еще целый месяц, поскольку нужно было учесть точку зрения каждого, и мы никак не могли прийти к согласию относительно того, как уравновесить идиш, иврит и английский. Бундовцы и я настаивали на том, что язык мучеников, идиш, достоин особого места. Анна возражала, что избыток идиша отпугнет молодежь, которую мы так стремимся привлечь.

Управлять нашим местным отделением Югнтруф было не менее сложной задачей. Чем еще было заниматься, кроме рассылки писем? К счастью, наша учредительная конференция должна была открыться в воскресенье, 30 августа, в Нью-Йорке, и набралось немало важных дел, которые было необходимо распределить. Нью-йоркское отделение, вдохновляемое доктором Шехтером, назначило каждого каким-то ответственным лицом, с официальным наименованием должности, эту практику Анна, когда я стал хвастать перед ней, безжалостно высмеяла. Поэтому я скрыл от нее, что, как Главному Инициатору, мне было поручено председательствовать на открытии конференции и произнести приветственную речь.

Мы поехали на поезде, вся комиссия, и Рейзл Фишман была запевалой. То, как на нас смотрели другие пассажиры, напомнило мне мамину историю о летнем лагере в окрестностях Кракова, где песнями на идише она вместе с виленской группой склонили на свою сторону ассимилированных «ополяченных» еврейских студентов. Теперь настала моя очередь.

Мы встретились в главном зале Института ИВО на углу Пятой авеню и 86-й стрит, в воскресенье, когда ИВО обычно был закрыт. Комиссия по украшению повесила большой лозунг над возвышением, гласивший: «Первая заповедь — говори на идише», и еще один над портретами основателей — где были, среди прочих, портреты Зигмунда Фрейда и Альберта Эйнштейна — с цитатой из поэта Мани Лейба:[330] «И евреи говорят на идише, и идиш так прекрасен».

В эту субботу я впервые встретился с доктором Шехтером и был поражен тем, насколько пылкая риторика его статей и писем не соответствовала его внешности. Он был маленького роста, лысеющий и смотрелся очень по-восточноевропейски. Тем не менее на этот раз выступать и голосовать разрешалось только молодым, и сейчас, в виде исключения, нас в этом зале было больше, чем лысых голов и седых бород. Ради такого торжественного случая все мы приоделись, даже Габби.

Молодежь как авангард перемен — такова была тема моего приветственного выступления; я произнес свою речь с величайшей убедительностью, без единого подглядывания в свои карточки 3×5 и не забыв уроков красноречия, вбитых в меня мастером идишского слова Герцем Гроссбардом[331] на индивидуальных занятиях, которые, чтобы вы знали, устроила мама в качестве поддержки Гроссбарда, ведь на доходы чтеца высокой литературы существовать он не мог. Если бы не смущение, я бы стащил с носа очки. За этим последовало чтение многочисленных отчетов, последним из которых был отчет пятнадцатилетнего Берла Пинчука о публикациях. Берл рекомендовал, чтобы мы, по причине отсутствия средств, выпускали журнал в трафаретной печати, но тут со своего места вдруг вскочил Мордехай (Матвей) Бернштейн,[332] представлявший Еврейский социалистический Альянс,[333] и попросил у меня слова. Взойдя на помост, Бернштейн поклялся перед всей ассамблеей от имени старшего поколения, мильонендике масн,[334] миллионов евреев Большого Нью-Йорка собрать для нас пятьсот долларов, чтоб Югнтруф вышел в свет настоящим типографским журналом. Он был великолепен. Мне казалось, что я в прошлом, в Варшаве на первомайском митинге.

Перед самым перерывом на обед Лейбл Зильберштром, старше нас эдак лет на пять, зачитал «Призыв Югнтруфа к действию», и каждый, кто был готов его подписать, получал право голоса на послеобеденных дискуссиях. Главной задачей конференции было принятие нашей конституции, что должно было превратить нас в полноценное движение.

Никогда прежде я не видел, чтоб идишское заседание проводилось таким образом. Вооруженная протокольными правилами, которые загодя напечатал на машинке доктор Шехтер, консультационная комиссия представила делегатам наши десять принципов, каждый из которых по очереди ставился на голосование, и даже знай я идишские термины, я не мог бы принять в этом участия, поскольку, в отличие от большинства делегатов, никогда не был членом студенческого комитета и никогда не изучал «Правила порядка Роберта», и поэтому совершенно не имел представления, что такое «дружеская поправка» или когда можно ставить вопрос, а по тому, как Матвей Бернштейн шептал что-то на ухо историку Исайе Трунку,[335] отцу Габби, я понял, что старшее, рожденное в Европе, поколение тоже находится в полнейшем замешательстве, и благодаря логике и строгости этих правил не разгорелась битва за принцип номер девять, призывавший к изгнанию любого члена, «стиль жизни которого не соответствует основополагающим принципам движения», и только Тамар Миллер с ее невероятным тактом и упорством, председательствовавшая на послеобеденном заседании, заставила нас принять менее жесткую формулировку. Югнтруф был школой гражданского повиновения.